Не совсѣмъ сходный съ этимъ отзывъ о Каліостро находится въ запискахъ барона Глейхена (Souvenirs de Charles Henri baron de Gleichen, Paris. 1868). «О Каліостро — пишетъ Глейхенъ — говорили много дурнаго, я же хочу сказать о немъ хорошее. Правда, что его тонъ, ухватки, манеры обнаруживали въ немъ тарлатана, преисполненнаго заносчивости, претензій и наглости, но надобно принять въ соображеніе, что онъ былъ италіанецъ, врачъ, великій мастеръ массонской ложи и профессоръ тайныхъ наукъ. Обыкновенно же разговоръ его былъ пріятный и поучительный, поступки его отличались благотворительностію и благородствомъ, леченіе его никому не дѣлало никакого вреда, но, напротивъ бывали случаи удивительнаго исцѣленія. Платы съ больныхъ онъ по бралъ никогда». Другой современный отзывъ о Каліостро, несходный также съ отзывомъ Шарлоты фонъ-деръ-Рекке, былъ напечатанъ въ Gazette de Santé. Тамъ, между прочимъ, замѣчено, что Каліостро «говорилъ почти на всѣхъ европейскихъ языкахъ съ удивительнымъ, всеувлекающимъ краснорѣчіемъ».
При тогдашнихъ довольно близкихъ сношеніяхъ между Митавою и Петербургомъ, пребываніе Каліостро въ первомъ изъ этихъ городовъ должно было легче всего подготовить ему извѣстность въ послѣднемъ. Употребляя всѣ хитрости для того, чтобы дѣвица Рекке поѣхала съ нимъ, Каліостро говорилъ ей, что онъ приметъ въ число своихъ послѣдовательницъ императрицу Екатерину, какъ защитницу массонской ложи, учредительницею которой должна была быть Шарлота. Въ Митавѣ Каліостро, въ семействѣ фонъ-деръ-Рекке открылся, что онъ не испанецъ, не графъ Каліостро, но что онъ служилъ великому Кофтѣ подъ именемъ Фридриха Гвалдо, и заявлялъ при этомъ, что долженъ таить свое настоящее званіе, но что, быть можетъ, онъ сложитъ въ Петербургѣ непринадлежащее ему имя и явится во всемъ величіи. При этомъ онъ намекалъ, что право свое па графскій титулъ, онъ основывалъ не на породѣ, но что титулъ этотъ имѣетъ таинственное значеніе. Все это дѣлалъ онъ — какъ замѣчаетъ дѣвица Рекке — для того, что если бы въ Петербургѣ обнаружилось его самозванство, то это не произвело бы въ Митавѣ никакого впечатлѣнія, такъ какъ онъ заранѣе предупреждалъ, чтo скрываетъ настоящее свое званіе и имя.
Отправляясь изъ Митавы въ Петербургъ, Каліостро какъ проповѣдникъ, въ качествѣ массона, филантропо-политическихъ доктринъ, могъ, повидимому, разсчитывать на благосклонный пріемъ со стороны императрицы Екатерины II, успѣвшей составить себѣ въ образованной Европѣ извѣстность смѣлой мыслительницы и либеральной государыни. Какъ врачъ, эмпирикъ, и алхимикъ, обладатель и философскаго камня и жизненнаго элексира, Каліостро могъ разсчитывать на то, что въ высшемъ петербургскомъ кругѣ у него найдется и паціентовъ и адептовъ не менѣе, чѣмъ было и тѣхъ и другихъ въ Парижѣ или въ Лондонѣ. Наконецъ какъ магъ, кудесникъ и чародѣй, онъ казалось, скорѣе всего могъ найти для себя поклонниковъ и поклонницъ въ громадныхъ невѣжественныхъ массахъ русскаго населенія. Наконецъ, ограничиваясь только дѣятельностію массона, Каліостро могъ предполагать, что онъ встрѣтитъ въ Петербургѣ много сочувствующихъ ему лицъ.
Изъ изслѣдованія покойнаго Лонгинова «Новиковъ и мартинисты» видно, что массонство введено было въ Россію Петромъ Великимъ, который, какъ разсказываютъ, основалъ въ Кронштадтѣ массонскую ложу и имя котораго пользовалось у массоновъ большимъ почетомъ. Положительное же свидѣтельство о существованіи у насъ, въ Россіи, массоновъ относится къ 1738 году. Въ 1751 году ихъ не мало уже было въ Петербургѣ. Въ Москвѣ они появились въ 1760 году. Изъ столицъ массонство распространилось въ провинціи, и массонскія ложи были заведены въ Казани, а съ 1779 года въ Ярославлѣ. Учредителемъ тамошней ложи былъ извѣстный екатерининскій сановникъ Алексѣй Петровичъ Мельгуновъ. Петербургскіе массоны горѣли желаніемъ быть посвященными въ высшія степени массонства и, потому, надобно было полагать, что появленіе среди ихъ такого человѣка, какимъ былъ Каліостро, не останется безъ сильнаго вліянія на русское массонство.