Замерзающий остров

Вечером, в баре. Нужно подождать.

Но делать было совершенно нечего.

Она села на кровать и покосилась на старый дисковый телефон рядом с бутылкой минералки, который перечёркивала ниспадающая от изголовья тень. У телефона лежала опрокинутая табличка в расцарапанной оправе из оргстекла – внутренние номера из четырёх цифр. Все они, без всякого воображения, начинались с нуля, и в подтверждение этому нолик на диске телефона затёрся – от него остался лишь закруглённый изгиб, не доведённая до конца черта.

Алиса потянулась к трубке. И оцепенела. Позвонить, набрать его номер казалось чем-то противоестественным, физически невозможным. Пальцы не слушались, телефонная трубка мёртвым припоем приросла к рычагам. Но, может, связь, несмотря на слова управляющего, уже заработала? Алиса вздохнула – на секунду ей почудилось, что её дыхание обратилось в пар, – повела плечами, как от холода, и, преодолевая странное онемение в пальцах, подняла трубку.

Щёлкнули телефонные рычаги, тень от изголовья сдвинулась в сторону, качнулась и вернулась на прежнее место. Трубка настойчиво загудела, заполняя сумеречную тишину тягостным и безжалостным напряжением – как натянутая струна, готовая в любой момент оборваться.

Алиса бросила трубку и вскочила с кровати.

Она вернулась к окну с жалюзями, которые напоминали о приёмном отделении в старой больнице, дёрнула за шнурок, и жалюзи со свистом раздвинулись, обнажив неровную, в пятнах серого и иссиня-чёрного, темноту.

Алиса не увидела ничего, кроме своего отражения.

Зашипели воздуховоды. Затем их долгий искусственный вздох сменился отрывистым скрежетом, металл об металл. Кто-то прочистил отверстое оцинкованное горло, заработали невидимые электрические машины, и в комнату проник холод. Алиса обхватила себя за плечи и задрожала. Этот холод – он будет преследовать всю неделю.

Она зашла в ванную и заперла за собой дверь, спрятавшись от механического сквозняка, от пасмурных сумерек в окне. Странный свет – мягкий, обволакивающий, не имеющий источника – окрашивал тесную ванную в призрачную синеву. Алиса склонилась над раковиной и открутила до упора поблёскивающий вентиль крана. Глубоко в стенах что-то заклокотало. Алису трясло. Она подумала – теперь, наверное, всю неделю будет так холодно, где бы она ни находилась, – и подставила руки под струю воды.

Из-за тёмной стены послышались чьи-то шаги – тонкие перегородки почти не останавливали звук, и тяжёлый ритмичный топот, как во время неуклюжего танца, бесцеремонно пробивался из соседнего номера, подтверждая то, что в гостинице ещё остались люди, обречённые на ожидание парома так же, как и она сама.

Алиса успокоилась. Холод, просочившийся под кожу, таял в горячей воде. Она вспомнила свой последний танец. Играла не слишком подходящая нервная музыка, из-за чего танец, начавшийся как неумелый вальс, превратился под конец в грубое топтание, подобное которому доносилось сейчас из соседнего номера.

Алиса вздрогнула и отдёрнула руки. Вода из-под крана, ещё мгновение назад приятно топившая разлившийся по телу холод, обжигала. Она потёрла кисти, залечивая невольные раны, и посмотрела на своё отражение в высоком зеркале на стене.

Потолочная лампа не горела, и Алису должна была с головой окутывать темнота, но синий свет ещё струился из стен, осторожно подчёркивая привычные предметы – прозрачную дверцу кабинки душа, раковину, зеркало, изогнутый кран. Из-за этого обманчивого освещения всё вокруг казалось другим, не таким, как прежде, словно в самых обыденных вещах, на которые часто не обращаешь внимания, неожиданно открывалось иное измерение, новая сторона.

На мгновение Алиса не узнала себя в зеркале. Но холодный ужас, сжавший сердце, быстро отступил. Она снова услышала ритмичный топот из-за стены, почувствовала, как ноют обожжённые кисти, и как неумолимо возвращается холод.

Она выглядела уставшей, хотя проснулась несколько часов назад. Любимая розовая помада потускнела на неверном свету, и губы стали бесцветными, как от сильного волнения, когда не можешь выдавить из себя ни слова. Волосы ещё на пристани растрепал бесцеремонный ветер. Алиса потянулась к расчёске на полочке, но остановилась.

Глаза.

Глубокие, синие – под цвет сапфировых серёжек, которые она носила, не снимая. Его подарок. Он говорил, что серёжки идеально подходят к её глазам – подчёркивают взгляд. Маленькие камни в золотой оправе. Сапфировые глаза. Тогда она решила, что это забавно – она даже помнила, как рассмеялась в ответ. Однако теперь она была уверена, что лишь благодаря серёжкам смогла себя узнать – в этом необъяснимом свечении, исходящем из стен.

Вода с клёкотом вырывалась из крана. Но теплее в ванной не становилось. Зеркало запотевало – сначала по краям, осторожно и неловко, а потом сильнее и быстрее, подбираясь к глазам. Казалось, лицо Алисы покрывает тонкая изморозь. Холод, который теперь будет повсюду.

Вскоре уже всё зеркало затянуло пеленой.