Терпи, Фиви, терпи! Если признает, что виноват, то и хорошо! Да, его очарованию может позавидовать даже котик, только он не котик! Не котик, а взрослый мужчина! Пусть извиняется.
Я стоически молчала, делая вид, что это не моя рука гладит его по голове.
— Я правда не мог предупредить… Ты можешь просто поверить мне, что не мог? Мне не хочется тебе врать. И сейчас я не могу пойти к тебе — правда не могу! — шептал он мне в шею, словно маленький мальчик, оправдывающийся перед мамой, — Поверь мне, пожалуйста, я ведь даже не вру! Я не могу объяснить, потому что не вру тебе… А мог бы соврать что-нибудь…
Он уже как-то незаметно для меня умудрился обвить меня тонкими, но сильными руками за талию, оплетая, будто лиана. Я не надела корсет и теперь мне было немного неловко от ощущения, что между нашими телами только ткань, не такая уж и плотная — лето же… И шептал он мне неожиданно низким для такого тонкого мужчины голосом прямо в голую кожу, разгоняя мурашки.
Вот же… рыжий! Я прямо чувствовала, как физически не могу на него злиться, соскребая последнии крохи праведного гнева только для того, чтобы хотя бы не начать успокаивать его в ответ!
Мужчина поднял голову и посмотрел на меня виноватым взглядом, вдруг заключая мое лицо ласково в ладони, длинными пальцами чуть убирая в сторону волосы.
— Ты выглядишь такой усталой… Это из-за меня. Прости. Это же ничего, что я тоже перешел на ты? Я могу называть тебя Фиви?.. — я медленно кивнула, продолжая хмуриться, и он вдруг нежно разгладил пальцем мою бровь, — Тогда зови меня Виль, хорошо? Не могу больше слышать это дурацкое «Ваше Сиятельство», — скривился он, — Прости, пожалуйста, что так получилось! Я обещаю, что приду к тебе в начале недели и буду весь твой… — он вдруг наклонился немного, — и если захочешь, зайду к тебе домой… поработать, — мужчина сощурил глаза, все еще удерживая жалостливо-виноватое выражение, — И тоже буду весь твой…
Когда я танцевала с графом Вилем на прошлом балу, я прекрасно видела, что кокетничает он, как дышит. В том числе перепадало, конечно, и мне, хотя со мной он держал более уместную дистанцию. Скорее всего потому, что его сестра тогда выходила замуж за моего бывшего начальника — и ему было не до того. Тогда одна придворная дама будто между делом с какой-то сложно определяемой насмешкой мне сообщила, что граф Фламмен может зажечь даже мертвеца. И вот сейчас, глядя в его светло-карие, как янтарь, глаза, и чувствуя как покалывает губы от его дыхания, от желания прижаться своими губами к его, я понимала, что — да.
Учитывая что на своей личной жизни я на ближайшие годы благополучно поставила крест, сосредоточившись на работе, и мой организм совершенно спокойно с этим согласился, мое либидо действительно можно было бы назвать мертвецом. И меня это вполне устраивало! То, что приносит проблемы, не должно играть в жизни хоть сколько-нибудь важную роль.
Но вот сейчас я стояла, оглушенная давно забытым желанием — забытым, закопанным, затоптанным. За ненадобностью, уберегая себя от последствий. Желанием, которое у меня никогда не получалось контролировать, если уж оно меня захватывало…
Рыжие волосы блестели, словно огонь в закатном солнце и занавесили нас от окружающих, его лицо было уже так близко, а в его глазах плескалось что-то темное и жадное, хотя брови еще были сложены жалостливо, как у провинившегося ребенка. Руки уже не держали нежно лицо, а удерживали за шею, будто предостерегая от попытки дернуться.
Я сглотнула вязкую слюну, понимая, как сильно бьется моя кровь в жилке прямо под его пальцем. Чувствуя как непроизвольно напрягаются бедра.
И больше всего хотелось вплести пальцы ему в волосы, дернуть на себя и поцеловать самой, крепко, жадно, чтоб не наглел; покусать, чтобы он опять посмотрел на меня тем с тем беззащитным выражением, но уже по другой причине… Что-то он там говорил про прийти ко мне домой?..
Я едва прикоснулась своими губами к его и…
— Смотри, ну что за развратники! — вдруг плюнула в нас брезгливым взглядом какая-то проходящая мимо старушенция.
Рядом с ней шла девушка с невыразительной внешностью, но с очень выразительной завистью и тоской на лице. Ее строгое скучно-коричневое платье закрывало столько кожи, сколько было возможно, чтобы она еще могла дышать и смотреть, но уже точно не смогла расстроить бабулю.
— Молодежь нынешняя… Ни стыда ни совести! Потаскуха! — фыркнула мне напоследок… моя спасительница!
— Простите, госпожа, у моей совести страстный роман с противоестественными наклонностями! — виновато крикнул Виль на всю улицу, заставляя старую женщину возмущенно взвизгнуть.
К счастью, ее внучка буквально волоком оттаскивала ее от нас подальше, видимо представляя, с какой страстью могли сцепиться языками брюзгливая старость и дерзкая молодость.
Я же старательно успокаивала сердце. Интересно, граф перед всеми так извиняется? Он повернулся ко мне с лицом, не выражающим ничего, кроме спокойной веселости, и от этого хотелось это лицо ему расцарапать. Ну, нет! Тут главное не показать ему, насколько расшалилось сердце от его манипуляций.