Заметки млекопитающего

Я ем исключительно белую пищу: яйца, сахар, тертые кости; сало мертвых животных; телятину, соль, кокосовые орехи, курицу, сваренную в свинцовом сахаре; плесень фруктов, рис, репу; камфорную колбасу, лапшу, сыр (белый), ватный салат и некоторые виды рыб (без шкурки). Пью кипяченое и остуженное вино, разбавляя его соком фуксии. У меня хороший аппетит; но я никогда не разговариваю во время еды из боязни подавиться.

Дышу я аккуратно (каждый раз понемногу).

Танцую редко. Во время ходьбы держусь за бока и пристально смотрю назад.

У меня очень серьезный вид, и если я смеюсь, то делаю это нечаянно. За что извиняюсь всегда и искренне.

Сплю только одним глазком; сон мой весьма крепок. Кровать у меня круглая с дыркой для головы. Каждый час появляется слуга с градусником; он забирает мою температуру и оставляет мне чужую.

Я уже давно выписываю журнал мод. Ношу белую шапку, белые чулки и белый жилет.

Мой врач неизменно советует мне курить табак. После традиционной рекомендации он всякий раз добавляет:

– Курите, друг мой! Иначе вместо вас закурит кто-то другой.

Ум и музыкальность животных

Ум животных в доказательствах не нуждается. Но что человек делает для совершенствования ментальных способностей своих покорных сожителей? Он предлагает им посредственное, бессистемное и неполное образование, которое не пожелает себе даже ребенок. Милый малыш будет прав. Это образование заключается преимущественно в развитии инстинкта жестокости и порочности, который существует у индивидуумов на уровне атавизма. В программах этого образования никогда не фигурируют ни искусство, ни литература, ни естественные и гуманитарные науки, ни прочие дисциплины. Почтовых голубей готовят к заданию, вообще не используя географию; рыб держат в стороне от океанографических данных; быки, бараны и телята ничего не знают о рациональном устроении современной бойни и даже не подозревают, какова их питательная роль в обществе, которое для себя создал человек.

Немногие животные получают человеческое образование. Собака, мул, лошадь, осел, попугай, дрозд и еще несколько видов: лишь им предоставляется право на что-то вроде обучения. Да и то – скорее воспитательного характера. Извольте сравнить это образование с тем, что преподается в университете какому-нибудь человекообразному студенту, и вы увидите, всю его ничтожность и неспособность ни углубить, ни облегчить знания, которые животное могло бы получить своим трудом и приложимым к нему усердием. А музыкальность? Лошади научились танцевать; пауки способны высидеть под роялем весь долгий концерт, организованный для них уважаемым клавишным мэтром. И что дальше? Ничего. То тут, то там нам говорят о тонком слухе скворца, музыкальной памяти вороны, гармоническом мышлении филина, который, отбивая такт, хлопает себя по пузу. Вот уж чисто искусственный и весьма жалкий полифонический прием!

Что касается постоянно воспеваемого соловья, то его музыкальные познания заставят пожать плечами самого нерадивого слушателя. У него не только не поставлен голос, но даже нет ни малейшего представления о том, что такое регистр, тон, лад, ритм. Вероятно, он одарен? Вероятно. И скорее всего, наверняка. Но можно с уверенностью заявить, что его художественная культура не выдерживает никакого сравнения с его природным дарованием, а голос, которым он так гордится, есть всего лишь грубый и сам по себе бесполезный инструмент.

(Продолжение следует)

(Исчезновения)

Пожалуй, я повел себя чуть резковато.

Ну и пусть! В общем, я совершенно не раскаиваюсь.

Лишь бы не возникло неприятностей с полицией. Полиция не любит исчезновений; она ничего не смыслит в магии. Меня посадят в тюрьму. В тюрьму, вредную для здоровья, без воздуха, без развлечений, без спортивных упражнений. Я окажусь за решеткой & не смогу жить, как мне нравится.

Я наверняка заболею: у меня заведутся вши, а по коже подерет мороз. Я затоскую. Обрюзгну & обтреплюсь.

Ко мне никто не будет приходить.

Возможно, я останусь там надолго. И не смогу ходить в кафе, в театр, на охоту, к нотариусу, не смогу ездить на автобусе, да и вообще ездить: ни на рыбалку в Монтрёй, ни на скачки, ни на семейные морские ванны.

Я потеряю все связи. Вот ведь незадача!

А еще придется выбрать адвоката, хорошего адвоката, который будет стоить очень дорого.

Веселенькая история!

Но… но… пожалуй, у меня есть алиби – такое маленькое-премаленькое – малюсенькое: разве я не могу с уверенностью заявить, что был вне себя & за две тысячи лье от мысли, что совершаю преступление? Ведь это серьезное алиби & ничего сложного в этом нет!

Я спасен!

Спасен от этого глупого заточения с его закоснелостью суставов!

Я – сам себе спаситель & голосую за представление самого себя к заслуженной награде. Оказывается, мне причитается премия в двадцать пять франков.

Прямо сейчас за ней и отправлюсь.

Официант! Шляпу, пальто & трость!

Похвала критикам

Этот сюжет я выбрал отнюдь не случайно. А из чувства признательности, ибо я так же признателен, как и признаваем.