Заметки на полях (СИ)

Она засмеялась, наклонилась ко мне, и мы впервые в жизни поцеловались. Неожиданно. Она сумела что-то во мне зацепить. Это что-то вздрогнуло и удивилось.

— Я люблю тебя, Семён, — сказала Аня-старшая-сестра. — Ты прекрасен.

Что-то светилось в ней, будто лампочка. Что-то она действительно поняла. Интересно, это считается, будто я облажался в постели, или всё-таки нет? Довести девушку до прозрения… Хм, а в этом что-то есть. Не каждый может таким похвастаться.

— Ты опять говоришь вслух, — засмеялась она. — Ты всегда говоришь вслух. Вот в чём дело.

— Ты подумала насчёт зубов? — спросил я.

— Мы только что целовались.

— Я не успел.

— Кто не успел — тот опоздал! — И она показала мне язык. Очаровательный язык, как и вся она. Потом, отбросив одеяло, соскочила на пол и принялась одеваться. Я наблюдал. Сначала трусики, потом — лифчик.

— Помочь застегнуть? — спросил я.

— Справлюсь.

— Совсем взрослая стала…

— Заткнись! — Она бросила в меня комом моей одежды. — А пока одеваешься, расскажи мне вот что. Почему ты начал писать?

— Хм… — Я нехотя развернул футболку, встряхнул её и натянул на своё щуплое тело. — Вариантов других не было. Это всё, что я умею.

— Нет. Это продолжал ты поэтому. А почему начал? Не знаешь? Тогда я тебе скажу. Вот почему ты вернулся в детство. Всё идёт отсюда. В книгах есть смысл. Всегда. У них есть начало, середина и конец.

— Я могу даже разложить это по Пути Героя, — сказал я, пытаясь размотать трусы. — Или по трёхактной структуре.

— Именно! — Аня зашвырнула свою одежду в шкаф и вытащила оттуда светло-зелёный халатик, накинула его. Халатик был коротким, оставлял на обозрении живые красивые настоящие ноги. Спасибо ему за это. Он хороший. — Книги для того и нужны — чтобы дать людям иллюзию определённости, чувство того, что всё в жизни взаимосвязано, что каждая история ведёт к чему-то определённому. Так?

— У тебя очень красивые ноги, — сказал я.

— Спасибо. Но ты стал писателем. И теперь уже ты превращал жизнь в книги. Хотя не прожил ещё эту жизнь. Ты… в какой-то момент ты стал и жизнь воспринимать, как книгу.

— Пожалуй, это мой любимый тип ног. — Я натянул джинсы и встал, застёгивая ремень. — Они не очень длинные, с хорошо видными мышцами. Держу пари, в шортах ты — просто бомба.

— Семён! — Аня пощёлкала пальцами у меня перед лицом. — Я говорю важные вещи.

— Тогда убери ноги.

— Не уберу. Смотри на здоровье.

— Можно одну укусить?

— Нет!

Я опустился на колени. Аня отпрыгнула.

— Носки. — Я показал ей носки.

— Ты покончил с собой в тот миг, когда понял, что твоя жизнь — не книга. Как ты сказал тогда — «Заметки на полях». Не больше. В тот миг ты решил, что твоя жизнь разрушена, разрушены сами её основы. Но, Семён… Рухнуло только то, что ты строил. А жизнь — осталась.

— Не понимаю. — Я натянул один носок и выворачивал другой. — У тебя красивый голос. Продолжай.

Теплее

Да, скоро я выйду. Так или иначе, с Аней я попрощался. Она ещё что-то говорит. Наверное, хочет меня спасти. Пусть говорит. Про газеты — я её предупредил.

— Жизнь — не книга, Семён. — Теперь она заговорила без озорного задора, серьёзно, добывая слова из глубины себя. — Ты говоришь — «они». Так, будто у твоей жизни есть зрители, читатели. Ты и сейчас пытаешься уложить всё в эти схемы. Да и нет, чёрное и белое. Герой достиг цели, или умер на пути к ней.

— Или принёс себя в жертву, — вставил я, справившись со вторым носком. — Так тоже бывает.

— Только читателей — нет! — Она повысила голос. — Кто бы дочитал до этого момента? Кто бы поверил в эту сцену? Да она же тут — как хер на лбу, ни к селу ни к городу!

— Очень хорошая метафора. Но, кажется, я её где-то уже слышал. А, точно! «Зелёная миля». Фильм ведь уже вышел, да?

Я встал. Аня со злостью хлопнула в ладоши у меня перед лицом. Я заторможенно моргал. Чего-то мне не хватало… А, да. Куртки. Но это в прихожей.

— Может быть, — сказала Аня, — жизнь и подчиняется каким-то законам. Но уж точно не тем, которые выдумали писатели. Писатели — трусы, загнавшие жизнь в рамки. А читатели — ссыкуны ещё большие, они лезут в рамки, придуманные другими. А жизнь — совсем другое. И ты не справишься с ней своими схемами.

— Куртка, — сказал я.

— Иди! — Она шагнула в сторону, уступая мне дорогу, и сделала царственный жест рукой. Царица. Прекрасная. Я пошёл. — Иди, я отпускаю тебя, потому что теперь моя работа сделана. Я разгадала тебя. И ты, если хоть капельку подумаешь, это признаешь. Я обещала, что найду тебе дорогу к свету — вот она! Сломай свои рамки! Хватит писать книгу — живи! Жизнь — это всё, что угодно, только не роман, и не заметки на полях. Жизнь — это, может быть, река. Так хватит без толку барахтаться! Просто расслабься ненадолго, позволь реке нести тебя. И ты увидишь — она принесёт туда, куда надо. Неизвестно почему.

— Это называется рояль в кустах, — сказал я, напяливая правый ботинок. — Или бог из машины. Или бог из рояля. А может, бог в кустах. Все варианты прекрасны, кроме рояля в заднице у бога. У тебя есть сексуальная обувная ложка?

— Есть обычная. — Она взяла с полки ложку и протянула её мне.

— Сойдёт.

Когда я открыл дверь, Аня сказала: