Заметки на полях (СИ)

Я шагал по коридорам чужой школы, как заключённый к электрическому стулу. Мама должна была спать. Она, блин, должна была восстанавливать силы после суток работы! Что бы ни заставило её бодрствовать и звонить мне — это точно не имело ничего общего с радостью. Случилась какая-то жопа.

Какая?

Мама полезла в шкафчик тяпнуть спирта и заметила, что упаковка нарушена? Бред. Алкоголизмом мать точно не страдала. Разве что я успел настолько её измучить, что теперь всё пошло наоборот… Нет, чушь. Она в перестройку выжила, одна, со мной на плечах. А это пострашнее было, чем школьные тёрки. Не та натура.

Вот самое хреновое — когда даже предположить не можешь, за что тебя казнят.

— Милостивая госпожа, — сказал я, обращаясь к идущей впереди директорше, — могу ли я обратиться к вам с деликатным вопросом?

Женщина с седыми волосами, слегка подсиненными, посмотрела на меня с изумлением.

— Это каким таким вопросом?

— Как вам показалось, у моей мамы расстроенный голос?

— Взволнованный скорее, — вздохнула она. — Что, опять набедокурил?

— Да нет, — отмахнулся я. — В моём возрасте бедокурить уже как-то неприлично. Накосячить — мог, это да. Вопрос, где конкретно…

Тут мы подошли к кабинету, и комментировать мой ответ директорша не стала. Открыла дверь, жестом предложила мне пройти к столу, на котором понуро лежала жёлтая телефонная трубка, связанная с аппаратом черным вьющимся проводом.

На уединение рассчитывать не приходилось. Директорша уселась за стол и вытаращилась на меня. Да уж. И эти люди, небось, ворчат, что у молодежи никаких приличий. Ладно, хрен с ним, нам, покойникам, по хрен такие мелочи.

— Семён у аппарата, — буркнул я в трубку.

Почему-то сразу же услышал облегчённый вздох. Не слёзы, не ругань — вздох.

— Алло? — позвал я.

— Семён? Ты живой, с тобой всё в порядке?

— Умер, в морге. А что такое-то?

— Ты почему мне не сказал, что тебя арестовали?

— Арес… чего? — Я вытаращил глаза на директоршу. — Не знаю… Наверное, пьяный был, или под наркотой, не помню такого. А за что взяли? Только не изнасилование, только не изнасилование, только…

— Да перестань ты чушь нести! — крикнула мама. — Вчера тебя арестовали, после того как избили!

Я мысленно сказал нехорошее слово. Даже не одно, а несколько, одно другого хуже. Как быстро выплёскивается дерьмо-то, а…

— Мам, да что за чушь? Никто меня не арестовывал.

— А Катя говорит, арестовали!

— Стоп. Катя? Ты что, в школу ходила?

— В какую школу?! Она сама ко мне пришла! Она и сейчас здесь, второй урок пропускает, за тебя волнуется!

Я закрыл глаза, потёр лоб свободной рукой. Картинка потихоньку сложилась.

— Дай ей трубку, — попросил я.

— Семён, скажи, что с тобой случилось?

— Мам, я объективно в девятой школе, ты выдернула меня с приёма. Утром я был дома. Живой. Что, по-твоему, со мной такого страшного случилось?

— Я не знаю, потому и спрашиваю.

— Всё нормально. Дома расскажу подробности, тут не могу, линия прослушивается. — Я подмигнул директорше, она неожиданно смутилась и, забормотав что-то, уткнулась в компьютер. Ух ты, компьютер у неё. А я и внимания не обратил. Прогрессивная кошёлка, да простит меня Иисус за грубость мысли. «Косынка», или «Паук»?.. Я наклонился вперёд, взглянул на экран. Не угадал, «Сапёр».

— После приема сразу домой, — потребовала мама. — Я спать не буду…

— Мам…

— У меня сейчас давление поднялось…

Ну, погнали наши городских…

— Ладно… Я — быстро, обещаю. Дай Катю.

И мама дала мне Катю.

— Ну и что за подставы, мать моих будущих детей? — спросил я, услышав знакомое виноватое дыхание.

— Я думала, с тобой что-то случилось, — чуть не прошептала она, должно быть, почти целуя трубку.

На заднем плане я услышал голос мамы, она говорила что-то насчёт того, что нехер передо мной оправдываться.

— За это имя девочке буду выбирать я.

— Какой девочке? — удивилась Катя.

— Нашей девочке. Если будет на тебя похожа — назову Таней, в честь Тани Гроттер. А если на меня — то Алисой. В честь Алисы Селезнёвой. А если на соседа — тогда Олегом. В назидание.

Катя несколько секунд помолчала, потом, видимо, мама отошла, и она спросила:

— А если мальчик будет?

Я улыбнулся:

— Переживём. Главное — это любовь, остальное — фигня. Мы со всем справимся! А Гоше — пиздец, так ему и передай.

Директорша выразительно откашлялась, а Катя напугалась:

— Семён, он не виноват!

— Передаю по буквам: Петя Игорь Захар Денис Емельян Цукерберг. Так и передай. Всё, кончай беспокоиться, дуй в школу, кто мне, блин, домашку таскать будет?! Один эгоизм на уме!

— Да ну тебя… — Кажется, она немного обиделась. — Я ведь правда…

— Знаю. Ты молодец. Ты — самая лучшая. Люблю тебя.

— У… угу.

— Чего «угу»? Ты меня любишь?

— Угу…

— Что, мама опять над душой стоит?

— Угу!

— Что-то я запутался. Так любишь, или стоит? Это разные…

Быстрый вдох и резко, шёпотом:

— Люблю!

И короткие гудки. Я с улыбкой положил трубку на рычаг.

— Ишь как там у тебя, — качнула головой директорша. — Не рановато?

— Не, — радостно заверил я её, — у меня уже сперма вырабатывается, представляете?

* * *

Аню я нашел в том же кабинете. Одну, в полнейшем раздрае чувств. При виде меня она так и подскочила.