Усевшись напротив Ани в кабинете, ставшем уже практически родным, я тщательно прокашлялся и попробовал напеть чуть более низким голосом, чем был отпущен мне судьбой в этом возрасте. Просто слышать, как «Сектор газа» исполняется в таком дитячьем тембре, несколько дико, что ли…
— Хватит! — Аня стукнула кулаком по столу. Потом разжала кулак и вернула ладонь на прежнее место — на свою многострадальную голову. Так она и сидела, обхватив голову обеими руками, демонстрируя полнейшее отчаяние.
— Что значит, «хватит»? — возмутился я. — Это что за новые веяния в психоаналитике? Ты проецируешь на меня свои головняки! Это непрофессионально. Любое внешнее проявление внутренней жизни с моей стороны должно входить в сферу твоих интересов, так что заткнись и анализируй. Так, чего бы мне ещё спеть…
— Семён. — Аня опустила руки и с мольбой посмотрела на меня. — Пожалуйста, не надо петь.
— Так у Семёна сформировался комплекс, и он навсегда распрощался с мечтой выйти на сцену. А когда ему исполнился тридцать один год, он пьяным вышел на балкон, посмотрел напоследок в безразличные глаза нашего мира и…
— Б**дь, — прошептала Аня. — Мне самой уже нужен психолог. Или уже даже не психолог.
Нет, я не полный придурок, хотя стараюсь. Какое-то чутьё у меня всё же есть. Например, после третьего пинка я обычно понимаю, что стебаться — хватит. Ключевое слово — «обычно». Бывают ситуации, перенасыщенные контекстом и подтекстами до такой степени, что удержаться от четвёртого выпада просто невозможно. Это не нужно мёртвым, это нужно живым! Нет… На самом деле это никому не нужно, даже мне, я ведь знаю, что никто даже не улыбнётся этой дурацкой шутке. Просто… Ну, не знаю… Есть такое странное чувство, что моя жалкая жизнь — не просто сферическое говно в вакууме, а нечто вроде той самой книги, которую графоманы пишут в своей тетрадке. Если кто-то её пишет — может, кто-нибудь и читает? Кто-нибудь, кого здесь и сейчас нет, и он не так близко переживает всю эту ситуацию. Может, он и улыбнётся, как знать…
— Ты просто сексуально не удовлетворена, в отличие от меня, потому и бесишься. Если хочешь, я могу постоять за дверью минут десять.
Ну да, предсказуемо — унылый взгляд в ответ. Жаль, что в людях так мало чувства юмора содержится. Иногда мне кажется, что самоирония во всём мире свойственна только мне. Остальные настолько зубодробительно серьёзны в отношении себя, что кажется, будто они играют главную роль в древнегреческой трагедии. Ну испытываешь ты странные, непонятные чувства к сопляку в два раза моложе тебя — ну посмейся ты над этим, что ли… А с другой стороны, кто я такой, чтобы учить жизни? Я, вон, досамоиронизировался до прыжка с балкона. Впрочем, слов нет — прыжок тоже вышел весьма ироничным. И последствия…
— Ладно, Ань… — Я вздохнул и сделал серьёзное лицо. — Постараюсь остановиться. Только ради тебя. Но ты должна понимать — как психолог — что это всё равно как дёрнуть ручник в большегрузе, который летит с горки на скорости сотни полторы.
Она меня, по ходу, вообще не слушала. Заговорила, будто обращаясь сама к себе:
— Ты настолько уверен в себе, что это порой кажется противоестественным. Ты просто берёшь и подчиняешь себе обстоятельства. Может, тебе самому так не кажется, но со стороны видно: ты просто сам создаёшь свою жизнь, пока все, кто тебя окружают, разевают рты от удивления. Ты делаешь только то, что тебе хочется. Ты ставишь цели — и достигаешь их. Ты не вовлекаешься ни в одно из своих состояний, ты их отстранённо наблюдаешь и анализируешь. У тебя, может, и есть комплексы, но они явно за пределами психики двенадцатилетнего мальчишки твоей социальной среды. Ты говоришь со мной о порнографии, ты спокойно признаёшься мне в своих, скажем так, чувствах, и тут же требуешь, чтобы я купила тебе сигарет. И, идя по улице, ты даже не думаешь скрывать, что ты куришь. Не пытаешься притвориться, будто мы не вместе, не пытаешься, наоборот, приобнять меня, чтобы произвести впечатление на окружающих. Ты — центр вселенной, мир вертится вокруг тебя. И при всём при этом я ни разу не заметила, чтобы с твоей психикой что-то было не так. Ты… Ты действительно как будто попал сюда откуда-то извне, и всё происходящее для тебя — игра. Может, даже не особо увлекательная, просто ты умеешь в неё играть и приучил себя получать удовольствие. И единственное объяснение, которое ты мне даёшь, полностью с этим впечатлением соотносится. Ты — либо полный псих, гениальный настолько, чтобы запудрить мозги миллиону психиатров, либо говоришь правду.