Заметки о Гитлере

Конечно, наблюдавшим и выносящим приговоры уже до 1933 года следовало обратить внимание не только на его способности оратора, если бы кто–то из них всмотрелся получше: а именно на его организаторский талант, точнее сказать, на его способность создать продуктивный аппарат власти и господствовать над ним. НСДАП конца двадцатых годов целиком и полностью была созданием Гитлера; и как организация она уже превзошла все прочие партии, прежде чем она в начале тридцатых начала собирать вокруг себя массы избирателей. Она оставила далеко в тени знаменитую партийную организацию СДПГ. Еще более, чем та была во времена кайзера, НСДАП была уже государством в государстве, антигосударством в малой форме. И в противоположность к рано огрузневшей и ставшей самодовольной СДПГ гитлеровская НСДАП с самого начала обладала зловещей динамичностью. Она повиновалась только одной господствующей воле (способность Гитлера каждый раз почти играючи приобщать к господствующей идеологии или устранять конкурентов и оппонентов была также значимой для будущего, и внимательные наблюдатели могли бы распознать её уже в двадцатые годы), и она была вплоть до самых малых подразделений полна боевого пыла, бурлящей и марширующей машиной избирательной борьбы, какой до того не было известно в Германии. Равным образом по сравнению с другим созданием Гитлера в двадцатых годах, его армией гражданской войны — отрядами СА[5] — все другие политические боевые объединения того времени (немецкий националистический «Стальной Шлем», социал–демократический «Железный Фронт», даже коммунистический «Рот Фронт») выглядели как вялые объединения городских дружинников. Штурмовики далеко превзошли их всех в страстном желании борьбы и в безрассудной смелости, разумеется также и в жестокости и в кровожадности. Их — и только их одних — действительно боялись.

Впрочем, это был осознанно разжигаемый Гитлером страх, который обеспечил то, что террор и нарушения закона, которые с марта 1933 года сопровождали захват власти Гитлером, вызвали столь мало возмущения и воли к сопротивлению. Люди боялись худшего. Штурмовики в течение года с кровожадным предвкушением заранее возвещали о «Ночи длинных ножей». Она не состоялась; были только отдельные, скрытые и вскоре снова подавленные, разумеется никогда не покаранные убийства некоторых особенно ненавистных противников. Гитлер лично и торжественно (под присягой, в качестве свидетеля перед имперским судом) заявил, что после его прихода к власти покатятся головы — головы «Ноябрьских предателей». После этого почти облегчением было то, что ветераны революции 1918 года и видные деятели республики весной и летом 1933 года были «всего лишь» заключены в концентрационные лагери, где они хотя и подвергались жестокому обращению и их жизни были в опасности, но все же в основном раньше или позже они снова выходили оттуда. Некоторые даже оставались совершенно нетронутыми. Ожидали погромов: вместо этого только в течение одного дня — 1 апреля 1933 года — имел место более символический, бескровный бойкот еврейских магазинов. Одним словом, все было очень плохо, но все же несколько менее плохо, чем угрожалось. И те, которые — как позже оказалось, по праву — говорили: «Все это только лишь начало», были, казалось, уличены во лжи, когда террор в течение 1933 и 1934 годов медленно затихал, а в годы с 1935 по 1937 («хорошие» нацистские годы) приобрел определенные черты нормальности, едва заметно искажаемые лишь дальнейшим существованием теперь уже меньше загруженных концентрационных лагерей. Другие же, кто говорил: «Все это лишь прискорбные явления переходного периода», выглядели оказавшимися правыми.

В целом манипулирование и дозирование террора в первые шесть лет — сначала возбуждение страха посредством разнузданных угроз, затем тяжелые, но все же несколько не дотягивающие до уровня угроз действия устрашения, и затем постепенный переход к почти нормальности, но без полного отказа от некоего фонового террора — все это следует назвать психологическим шедевром Гитлера. Он был нацелен на недавно отвергавших нацизм избирателей, или выжидавших — то есть на большинство — для правильной меры запугивания, без того, чтобы их довести до отчаянного сопротивления; и, что еще важнее, без того, чтобы их отвлечь от более позитивно оцениваемых достижений режима.

Среди этих позитивных достижений Гитлера на первом месте, ставящем все другие в тень, следует назвать его экономическое чудо. Этого словосочетания тогда еще не существовало; оно было впервые применено для определения поразительно быстрых достижений по восстановлению и оживлению экономики эры Эрхарда после Второй мировой войны. Но оно еще лучше подходит для того, что происходило в Германии при Гитлере в середине тридцатых годов. Впечатление, что совершено настоящее чудо, и что человек, его совершивший (то есть Гитлер), является волшебником, было тогда гораздо глубже и сильнее.