Из слова выдернута вещь, которая неадэкватна слову, слово поколеблено в его связи с вещью, — и дана поправка[53]
.Здесь ясно, что тогда как убеждающая речь идет по руслу эмоциональному, тогда как она стремится использовать чисто словесный план, неразложенные «цельные» значения слов, — со всеми примесями, которые дает им лексический план, со всеми эмоциональными оттенками, и тогда как для нее фраза является цельным сгустком, некоторым синтетическим целым, часто ценным сам по себе, — разубеждающая речь идет по пути разложения этих сгустков анализа их, вышелушивания слова из фразы и вещи из слова.
Сглаженное слово может быть подчеркнуто в словесном плане; последняя ступень сглаженного слова — это окончательный разрыв его с конкретными, специфическими значениями, — когда слово употребляется как «название названия», как обозначение самого лексического единства.
Таковы в прессе «слова с большой буквы».
Родина, Революция, Восстание, — в самой графике подчеркнуто, что здесь говорится не о специфических значениях, встречающихся на пространстве лексического единства, — нет здесь, собственно, дано название самого лексического единства, — это словесное обозначение самого слова. Мы видели, что эмоциональное воздействие у сглаженных слов имеется, что как раз отсутствие специфического, конкретного в них значения оставляет простор для эмоциональных оттенков, окружающих слово вне конкретных значений[54]
.Ленин в полемике с «разгулом революционной фразы» — противополагает этим большим буквам — свои кавычки:
«„Дело Народа“ фразерствует „под якобинца“. Грозный тон, эффектные революционные восклицания. „Мы знаем довольно“, „вера в победность нашей Революции“ (обязательно с большой буквы), „от того или иного шага русской революционной демократии… зависит судьбы всего так счастливо, так победно поднявшегося Восстания (обязательно с большой буквы) трудящихся“. Конечно, если слово Революция и Восстание писать с большой буквы, то это „ужасно“ страшно выходит, совсем как у якобинцев. И дешево и сердито».
Таким образом, тогда как в случае со словом «сразу» обращено внимание на невязку слова с вещью, — в этом случае «Восстание», а также в случае с «национальным», «коалиционным» и т. д. разоблачается самое слово в его значении. По этим двум руслам и идет полемическая «языковая политика» Ленина.
Ленин борется с гладкими словами, с теми словами, в которых только туманно представляются конкретные, специфические значения, — конкретные ветви лексического единства, но которые сохраняют свою чисто словесную силу, являясь только названиями самого лексического единства, названием названия, затуманенного сильным действием лексического плана, в котором движется речь; и как я сказал, чем более захватано такое слово, тем сильнее в нем эмоциональный «ореол». Ленин пишет о таких словах:
«Поменьше болтовни о „трудовой демократии“, „о свободе, равенстве, братстве“, о „народовластии“ и тому подобном: сознательный рабочий и крестьянин наших дней в этих надутых фразах так же ловко отличает жульничество буржуазного интеллигента, как иной житейски опытный человек, глядя на безукоризненно „гладкую“ физиономию и внешность „благородного человека“, сразу и безошибочно определяет: по всей вероятности мошенник». (Великий почин, т. XVI, стр. 255).
Ленин-полемист занимается последовательной ловлей благородных слов, которые «по всей вероятности мошенники».
«Не правда ли перл? До осуществления социализма управлять колониями будет, согласно резолюции сего мудреца (Гаазе), не буржуазия, а какой-то добренький, справедливенький, сладенький „союз народов“».
Для того, чтобы разоблачить мошенничающее слово — нужно взрыхлить его замкнутое, сглаженное лексическое единство, нужно разоблачить его лексический план. Ленин говорит о «свободе вообще», «демократии вообще», «революции вообще», «равенстве вообще».
Он занимается анализом конкретных специфических значений слова, анализом лексического единства слов; полемизируя, разоблачая лозунг, он дает его словарный анализ, — и указывает затуманивающее действие фразы и лексического плана.