Заметки о русской поэзии

Это маленький рассказ об обманутом чувстве (правда, в вероятностной форме), об иллюзорности и непрочности любви, о сердечном порыве, не получившем отклика, в конечном счете, о несостоявшемся счастье (частая тема у Тургенева). Вообще, любовь в поэзии Полонского – это, как правило, мечта о невозможном счастье и тревожное предчувствие беды.

На всей его поэзии лежит отпечаток гуманности и благородства, кроткой доброты. А. Н. Майков в стихотворном послании к своему другу так пишет о стихе Полонского:

Стремится речь его свободно;

Как в звоне стали чистой, в ней

Закал я слышу благородной

Души возвышенной твоей.

***

Заметки о поэтике А. К. Толстого

Казалось бы, ценность поэзии Алексея Константиновича Толстого (1817—1875) несомненна. А между тем было время, когда А. А. Фет не признавал у Толстого поэтического дара, говорил о «прямолинейности» его стихов, об отсутствии в них «безумства и чепухи» – качеств, без которых, по мнению Фета, не существует подлинной поэзии. Н. Соколов, автор монографии «Иллюзии поэтического творчества. Эпос и лирика графа А. К. Толстого» (1890) считал, что перед нами не поэт-лирик, не писатель-психолог, а художник чисто внешних форм и красок. Произведения Толстого казались ему лишь «иллюзией поэтического творчества».

Высказывались и не такие резкие суждения критиков, в том числе и современных. Признавая талант Толстого, они упрекали поэта в неловких оборотах речи, прозаизмах, в подчеркнуто сниженной лексике, в «плохих» рифмах. Но при этом забывалось, что эти «погрешности» были не изъянами, а приметами таланта с «лица необщим выраженьем». Напомним, что Толстой сознательно, как это следует из его письма от 8(20) декабря 1871 года писателю Б. Маркевичу, вводил «плохие» рифмы в те стихотворения, где считал себя «вправе быть небрежным».

Такой квалифицированный читатель и критик, как Н. Страхов, заметил по поводу стихотворения «По гребле неровной и тряской…»: «Стих так прост, что едва подымается над прозою; между тем поэтическое впечатление совершенно полно.» Это наблюдение можно отнести ко многим лирическим произведениям Толстого.

Обратимся к знаменитому стихотворению «Средь шумного бала, случайно…», а конкретнее – к его строке Люблю я, усталый, прилечь, вызывающей не только интерес, но и несправедливые нарекания. Да, слово прилечь несколько «заземляет» лирическую пьесу, от начала до конца выдержанную в духе пушкинской интерпретации возвышенной любви. Не случайно это стихотворение в читательской среде нередко приписывается Пушкину. Однако трудно, почти невозможно представить слово прилечь в пушкинском поэтическом тексте – скажем, в стихотворении «Я помню чудное мгновенье…».

Но это свидетельствует не о «просчете» Толстого, не об отсутствии художественного вкуса, а скорее о поэтической вольности. Простое, «непоэтическое» слово в окружении традиционных, общепринятых эпитетов и образов как нельзя лучше передает душевное состояние героя (и автора), бесконечно уставшего от светской (шире: житейской) суетности.

Исключительной экспрессивности достигает Толстой в стихотворении «С тех пор как я один, с тех пор как ты далеко…». В нем лирический герой как бы устанавливает незримую духовную связь с любимой: он «видит» ее тихий кроткий лик, он исполнен мучительного счастья, он «чует» в тревожном полусне ее любящий взор, он, наконец, обращается к ней с вопросами. Все стихотворение заключено в три простые грамматические единицы – предложения (соответственно трем строфам), образующие развернутый период.

Стихотворение «С тех пор как я один, с тех пор как ты далеко…» соткано из слов «избранных» (Пушкин): око души, явственней, духовная, лик, взор. Но сквозь эти речевые формулы пробиваются чисто толстовские интонации – простые, искренние, задушевные, поддерживаемые доверительным, интимным синтаксисом:

Мы думою, скажи, проникнуты ль одной?

И видится ль тебе туманный образ брата,

С улыбкой грустною склоненный над тобой?

Никто до Толстого не писал о разлуке так, как в стихотворении «На нивы желтые нисходит тишина…»:

На нивы желтые нисходит тишина;

В остывшем воздухе от меркнущих селений,

Дрожа, несется звон. Душа моя полна

Разлукою с тобой и горьких сожалений.

И каждый мой упрек я вспоминаю вновь,

И каждое твержу приветливое слово,

Что мог бы я сказать тебе, моя любовь,

Но что внутри себя я схоронил сурово!