Заметки с выставки (ЛП)

Выяснилось, что жила она не в маленьком домике со слегка враждебной парой, с которыми он встретился, а в студии в самом конце их крошечного садика. На самом деле это был переделанный гараж, примитивный даже по студенческим стандартам. Туалет был на улице, а горячая вода из газовой колонки шла в крошечную раковину с многочисленными сколами. Судя по всему, когда помыться губкой бывало не достаточно, она просилась в ванную комнату хозяйки. Кроме того, там была кровать, которую можно было сложить в диван, один покосившийся стул, карточный столик, чайник и тостер.

Она заметила, что он рассматривает все. «Это единственное, что я могла себе позволить, где можно было хоть как-то уединиться, — объяснила она. — Как только дверь закрывалась, они уже не видели меня, и я могла впускать друзей в окно». Она указала на окно в комнате, которое было грубо вставлено там, где раньше была дверь гаража, и он немедленно представил себе профессора Шепарда, который влезает через окно, сняв шляпу и брезгливо морщась.

Она вытащила из-под кровати потертый картонный чемодан и быстро сложила туда все из комода. Он был поражен тем, как мало у нее было вещей. (Его потрясло то, как небрежно она выбросила несколько книг в мягкой обложке в мусорную корзину). Скудный набор тарелок, столовых приборов и помятых сковородок принадлежал домовладельцам.

Единственной красивой вещью был старый и нелепый оловянный подсвечник, который она бросила в чемодан вместе с одеждой, как только он начал проявлять к подсвечнику интерес. Ее принадлежности для рисования стояли возле окна: старый мольберт, который он разобрал и завернул, несколько обувных коробок, заполненных тюбиками с краской, бутылочками со скипидаром, кистями и маленькими мастихинами^[6].

Когда он спросил ее, где все ее картины, она ответила, что избавилась от них. Ее голос на мгновенье прозвучал так, что отпугнул его от дальнейшего обсуждения темы. Она явно не имела в виду, что продала их.

Она подняла окно и попросила его подогнать автомобиль за дом, так, чтобы они могли погрузиться здесь, а не тащить все вещи через дом. Затем она передала вещи ему, а он погрузил все в машину. Он предполагал, что ей нужно будет пойти через дом, чтобы рассчитаться с домовладельцами и попрощаться с ними, и был удивлен, когда она, закончив сборы, вылезла через окно и закрыла его за собой.

— Но они же подумают, что мы все еще там вместе, — заметил он.

— Очень может быть, — вся дрожа, она забралась в машину. — Ненавижу их. Больше они не имеют никакого значения. Пожалуйста, можно ехать побыстрее?

Он поехал так быстро, как позволяли автомобиль и дорожные правила, что было не очень-то быстро, но она казалась довольной и ощутимо расслабилась по мере того, как все больше и больше улиц оставались между ними и подмостками ее последних проблем. Затем, когда они выехали из города и начали двигаться по направлению к Суиндону, она задала несколько вопросов о том, куда они едут, о Пензансе и о его деде. Насколько он глухой? Большой ли дом? Живут ли они рядом с морем? Будет ли там место, где она сможет рисовать? Она не пыталась поддерживать разговор; она задавала вопросы таким образом, чтобы говорил он, и чтобы ей не надо было этого делать. И он исправно говорил и говорил, поняв, что ему именно этого и хотелось.

Он рассказал ей все, как будто предлагая себя. Как отец пропал без вести на войне и не вернулся, и как мать, по сути, заморила себя переживаниями, ожидая его.

— От этого никто не умирает, — перебила она презрительно. — Она покончила с собой?

— Я не знаю, — ошеломленно ответил он. — Мне никогда ничего не говорили.

Он поведал, как родители отца вырастили его, что дед был лучшим портным в городе. Ее представления об английской географии оказались весьма туманными — она полагала, что Бристоль был рядом с Оксфордом, а Девон был ближе Сомерсета. Посему он попытался донести до нее горделивую отдаленность Пензанса и Западного Корнуолла. И что самым разумным было бы вообще думать о Пензансе, не как о части Англии, но как о своего рода островном государстве, связанном с Англией железной дорогой.

Посчитав, что наговорил достаточно, он попытался разговорить ее. Расскажите мне о Вашей семье, — поинтересовался он. — Я даже не знаю, откуда Вы и как долго жили в Оксфорде. И вообще ничего.

— Я не хочу говорить об этом, — коротко ответила она. — Никогда не хочу говорить об этом.

Больше она ничего не сказала, а вскоре после этого начала плакать.