Заметки с выставки (ЛП)

Дом стоял в ряду кремовых домов эпохи Регентства, в одном квартале от набережной Пензанса. Длинный плодородный палисадник, защищенный от ветра, являл собой покрытую буйной растительностью и испещренную скульптурами плантацию, поросшую эхиумом (синяком), банановыми деревьями, агавой и кустами аралии. Старую вымощенную тропинку Энтони заменил толстым слоем мелкого гравия, ему нравилось, как он хрустел под ногами у посетителей, когда они приближались к дому, и, соответственно, их появление не было для него неожиданным. Пока Гарфилд со скрипом шагал к двери, включились неяркие светильники — еще одно новшество.

Разве в наши дни не казалось странным, что люди всю жизнь жили в одном и том же доме? И, тем не менее, именно здесь вырос Энтони, сюда он привез Рейчел, когда они были студентами, и здесь же родились Гарфилд, его братья и сестра. В порыве вины Гарфилд задался вопросом — а не ожидает ли теперь Энтони, что они переедут к нему и будут о нем заботиться, как в свое время он поступил по отношению к своему деду? Для него и Лиззи подобное и вообразить невозможно, Хедли был слишком городским жителем, а что касается Морвенны…

Он обнаружил, что не может со своим привычным, с таким трудом завоеванным умением отмахнуться и отбросить мысли о сестре. Сегодня он беспокоился о ней больше и неотступнее, чем обычно, и он быстренько помолился о том, чтобы она была в безопасности, чтобы ей было тепло, чтобы какое-то несвойственное ей душевное движение могло бы заставить ее взять телефонную трубку или сесть на автобус к дому.

Недавняя ветреная погода сорвала стебель розы с арки над дорожкой. Шипастая ветка зацепилась за свитер Гарфилда, и ему пришлось шагнуть в сторону, чтобы отцепиться, а потом закрутить ветку обратно, чтобы она не попала отцу в лицо.

Сам дом сегодня выглядел маленьким, возможно, потому что Рейчел не оставила зажженными все огни. Гарфилд резко остановился, вдруг осознав, что мать уже никогда не оставит включенными все лампочки, и тут дверь отворилась.

— Ох, как я рад, что это ты.

Хедли выглядел высушенной на солнце, но все же довольно симпатичной версией их сестры.

— А кто ж еще? — спросил Гарфилд, удивленный тем, что брат объявился так скоро и думая, — Морвенна, Венн!

— О, Боже, — вздохнул Хедли. — Ну, ты же знаешь. Очередная обожательница с пакетом пирожков с овощами или с термосом супчика из крапивы. Кухня уже на ушах стоит. Не знаю, зачем я остановился затариться по пути сюда. Сейчас в Пензансе по любому можно купить все что угодно, даже лапшу удон, а помидоры у Трегензы лучше, чем в Холланд-парке, да еще и за полцены. Что-то я заболтался.

Утопая по щиколотку в гравии, они обнялись — еще одно нововведение — похлопывая друг друга по спине. В их семье никогда не приветствовались прикосновения. Это одновременно и изумляло, и отвращало Лиззи, настаивавшей на том, чтобы целовать всех, кто ей нравился, и довольно большое число тех людей, которые ей вовсе даже и не нравились.

— Он думал, что звонил тебе гораздо раньше, — поделился Хедли, — но потом сказал, что оставил сообщение какому-то мужчине, а я ему напомнил, что на твоем автоответчике записан голос Лиззи. Что означает — он сообщил какому-то совершенно незнакомому человеку, которого теперь с концами не найти, что их мать только что умерла.

Хедли безошибочно чуял тревоги других людей и был непогрешим в способности успокаивать их. В другой жизни он бы мог стать безукоризненным камердинером.

— А как так получилось, что он позвонил тебе?

Гарфилду не удалось скрыть детскую обиду в голосе, что заставило Хедли улыбнуться.

— Звонил не он. Звонила она.

— Не понял.

— Она позвонила прошлой ночью. Реально поздно — чего никогда не делает. Делала. Ты ведь знаешь их правило половины десятого. И разразилась целой тирадой. Что-то о камнях и пляжах, и о Петроке, и о «важности группы». А потом пошла уже совершенно параноидальная ненормальная хрень о тяжких телесных повреждениях, и как она оказывает дурное влияние на тех, кто пытается рисовать здесь и как была проклята Венн… и Господи, боже мой! Ну, не знаю. Безумная чушь. Как только она закончила, я сразу же попробовал позвонить папе. Но она то ли не повесила трубку как надо, то ли выдрала телефон из стены, то ли еще что-то. А он же отказывается купить мобильник, как все нормальные люди, и я не мог заснуть, потому что страшно разволновался из-за нее.

— Ты мог позвонить нам.

— Знаю. Так и надо было сделать. Но я все равно собирался навестить их, вот я и поехал среди ночи. Она уже была мертва, когда я добрался сюда.

— Он нашел ее?

— Да. Она провела ночь на своем чердаке. Она одержимо работала со времени той последней выставки. Она заперлась изнутри, но он вломился туда и нашел ее… — Голос у Хедли прервался от подступивших слез. — Извини, — проскрипел он и высморкался. Потом глубоко вздохнул и продолжил с напускной легкостью. — Ну вот, он каким-то образом ухитрился стащить ее вниз по лестнице из чердака. Я нашел его тесно обнявшимся с нею на лестничной площадке.

— Ох, Хед.

— Ну да.

— Где она сейчас?