Заметки с выставки (ЛП)

— Ну, я подумал, что ты захочешь… — Голос у него прервался, он сглотнул слезы и глубоко вздохнул, чтобы взять себя в руки, — … попрощаться с ней здесь, ну и я отложил Ко-Оп, пока ты не будешь готов. Она в своей кровати. Быть счастливой никогда не было ее сильной стороной, но учитывая состояние, в котором она должна была быть, выглядит она по крайне мере умиротворенно. Пошли, Гарфи. Заходи.

Когда-то в конце 60-х, установив, наконец, вместо твердотопливной печки Рэйберн центральной отопление, родители убрали часть внутренних стен на первом этаже с тем, чтобы получить большое, приветливое пространство столовой, где с одной стороны стояла пара диванов, а с другой — кухонная раковина под окном, выходящим во двор. Убранство с той поры не менялось, так что обивка диванов была по-прежнему из шоколадно-коричневого вельвета, а высокий потолок выкрашен в желтовато-красный цвет, походящий к потертой плитке в районе готовки. Для такой художественно грамотной пары было странно, что они приобрели набор тостера, чайника и хлебницы в тон, украшенные бежевыми выпуклыми колосьями пшеницы, которые каким-то чудом, благодаря бережному использованию, все еще сохранились на своем месте.

Энтони расположился у кухонного стола, сгорбившись над телефоном и списком, который он составлял с помощью психоделической адресной книжки, выглядевшей даже старше чайника. Единственным источником света у него над головой служила лампа с плафоном дымчатого стекла, которую можно было поднимать или опускать по желанию. Как обычно, лампу подняли слишком высоко, чтобы было удобно, и, как обычно, Хедли, инстинктивно изображая из себя арт-директора, подправил ее на несколько дюймов ближе к столу, чтобы сделать свет помягче. Хедли всегда любовался этим светильником как примером классического дизайна.

— Привет, — сказал Гарфилд. Отец слегка шевельнулся.

— И кто бы это мог быть? — сказал он с печальной улыбкой. — Сожалею о телефонной путанице. Все это… все это уж чересчур.

— Я сказал, что сам займусь этим, — Хедли взглянул на список.

— Сиди, сиди, — Гарфилд мягко опустил отца назад в кресло.

— Чаю или чего-нибудь покрепче? — поинтересовался Хедли. — И поесть есть что. Бог свидетель, вот еда. Ты только посмотри на всю эту еду. Люди так добры.

— Попить чаю было бы прекрасно, Хед, но сначала я поднимусь и посмотрю на нее. А потом, полагаю, мы можем позвонить…

— Ну да, — сказал Хедли, и Гарфилд понял, что они как-то вдруг достигли возраста, когда могут говорить на зашифрованном языке над головой отца, как когда-то их родители обменивались шифровками над их головами. — Если я им скажу через полчаса?

— Мне хватит. Сию секунду вернусь.

* * *

Ни о чем не думая, он поднялся по лестнице в темноте, чувствуя себя в полной безопасности, как слепец в доме детства. Здесь ничего никогда не передвигалось. Его отец, как и многие квакеры, выступал за простоту, поэтому мебель не загромождала дом. Даже учитывая, что и как долго висело на стенах — беспокойная вотчина матери — на какое-то время состояние покоя и равновесия сохранялось. Гарфилду было прекрасно известно ощущение руки на перилах, и каждый скрип и то, как провисают непокрытые ковром ступени. Он знал, что проходит под «Портлевеном, 7 серия» кисти Рейчел, и что огненные полосы ее «Полдня, Портмор» неясно вырисовываются перед ним на площадке.

Он знал, что их детские комнаты — его, Морвенны, Хедли и Петрока — оставались практически без изменений. В старой комнате Хедли по-прежнему сохранились детские двухъярусные кровати, которым он и Петрок, будучи уже подростками, хранили верность, и которым их родители в свою очередь хранили верность, так что эти кровати превратились одновременно и в мемориал, и в упрек за отсутствие внуков. Даже односпальные кровати были предназначены для детей. Гарфилд знал, что если он остается на ночь, то проснется с холодными, ноющими ногами, потому что спать ему придется с болтающимися за краем кровати ногами, или будет болеть шея, потому что голова и плечи будут упираются в изголовье. По крайней мере, не копили брошенные детские книги и игрушки. Даже когда они были еще совсем детьми, от них ожидали проведения ежегодных чисток, дабы было чем снабжать квакерские благотворительные распродажи.

Дверь в комнату родителей была закрыта. Когда Гарфилд вошел в комнату, он потянулся к выключателю, и внезапный яркий свет на мгновение создал иллюзию движения. Рейчел лежала на постели, или, вернее сказать, отец и Хедли положили ее там. Они поместили мать на ее стороне матраса, будто еще сохранялась возможность, что Энтони захочет забраться в постель и лечь с ней рядом. Руки ее были вытянуты вдоль тела. Можно было подумать, что она спит, если бы не обвисший рот, придававший лицу выражение нетипичной мягкости.