К своему удивлению, он увидел, что от пинты почти ничего не осталось, и еще больше удивился сам себе, позволив ей купить ему второй стаканчик виски. Она купила ему двойной виски и села напротив него за его столик.
— Очень мило с Вашей стороны, — сказал он.
— Вовсе нет. Вы, наверное, не заметили, но в этом баре, как в бассейне с акулами, собрались самцы-хищники.
— Не заметил. Ну, я-то в безопасности.
Он выставил обручальное кольцо.
— Я тоже, — рассмеялась она, и продемонстрировала свое.
— Нет, нет, — продолжила она. — Не представляйтесь. Вижу, что Вы как раз собирались это сделать. Если мы узнаем имена друг друга, тут же начнем выискивать общих знакомых, думать о возможных связях, так что давайте просто не будем.
— Хорошо, — согласился он. — Так Вы здесь одна?
— Да. Два раза в год я убегаю из своей жизни под великолепным предлогом визита к дантисту. Я всегда приезжаю к ней сюда. Она хороший врач и не делает мне больно. И, поскольку это только два раза в год, я не сочла нужным что-либо менять, когда мы переехали. От дома теперь это достаточно далеко, так что я могу приехать на сутки и насладиться коротким отдыхом.
— Ваш муж никогда не хотел поехать с Вами?
— Я никогда и не предлагала. Но нет. Он слишком занят, а когда я уезжаю, он занят еще больше. Иногда я совпадаю с гастролями оперной труппы, но на сей раз спланировала я неважно, так что теперь мне предстоит спокойная ночь. А что у Вас?
— О да. Тоже тихая ночь.
— Я имела в виду, что Вас привело в Оксфорд?
— Виноват. Семейное расследование. Я приехал, чтобы встретиться с человеком, о котором я только что узнал, что он — мой биологический отец.
— Боже мой! Как прошла встреча?
— Очень странно.
— Вы еще будете встречаться?
— Скорее всего, нет. В любом случае, он очень болен и слаб. А я живу далеко, и живу совершенно по-другому.
— А чем Вы занимаетесь? Помните, это ваш шанс солгать и произвести на меня впечатление.
— Я не могу лгать, — признался он. — Не способен от рождения.
— И Вы никогда не лжете своей жене?
— Нет. — Он улыбнулся в свой бокал. — Не думаю, что у меня получилось бы очень убедительно.
Она тихонько рассмеялась, и он вдруг увидел, насколько она привлекательна. Она была изящной, почти восточного вида, с очень прямыми, темными волосами, которые всякий раз падали ей на лицо, когда она опускала глаза. Она сбросила замшевое пальто, под которым оказался аккуратный, неяркий костюм, как у женщины-адвоката по телевизору. Ее шелковая блузка была расстегнута на одну пуговичку ниже дозволенного, и она, похоже, этого не замечала, так что одна чашечка бюстгальтера то показывалась, то исчезала из поля зрения. На шее у нее была двойная нитка крупного жемчуга; муж не без успеха чем-то занимался. Гарфилд плохо определял возраст, он дал ей пятьдесят с небольшим, но решил, что она скорее бабушка, нежели мама.
— И Вы часто разговариваете с незнакомыми мужчинами в барах отелей? — поинтересовался он.
— Как я уже говорила, — сказала она, — только два раза в год. Вы будете что-нибудь есть? Анестезия у меня, наконец, отошла, и я готова съесть эту подставку под пиво. Может, поедим вместе?
— Да.
— Хорошо.
— Почему бы нет?
Не было ничего плохого в том, чтобы поесть в компании привлекательной женщины вместо того, чтобы заказывать еду в номер и оказаться в культурной пустыне, каковой он представлял себе телевизионную программу субботним вечером.
После случившегося он не мог бы сказать, как именно она очутилась в его комнате. Он хорошо помнил, как она нахально призналась, что, когда увидела его в баре, так и не успела вселиться в отель. Может быть, все произошло потому, что официанты обслуживали их с эдакой вкрадчивой, двусмысленной почтительностью, которую они никогда не проявляют по отношению к обедающим в одиночку? А может быть, это была жуткая непривлекательность сотрапезников, заставившая их почувствовать себя в сравнении с ними утонченными и очаровательными?
А может быть, все дело было в именах? Он достаточно часто слышал, что проститутки не позволяют клиентам целовать их. И всегда это представлялось, как нечто разочаровывающее и обезличивающее, приблизительно так: «Конечно, они никогда не позволяют целовать их». Как будто таким образом это как-то превращало секс, который они предлагали, в подделку. В тот вечер Гарфилду казалось, что, отказывая в поцелуях, проститутки умело играли на сексуальности отказа от обязательств. Именно потому, что они не целовали клиентов, клиенты обретали способность обезличивать их до такой степени, что могли уже просить о чем угодно. То, что они не обменялись именами, было сродни отказу от поцелуев; без обмена именами, пусть даже вскользь, пусть даже фальшивыми, не было даже притворства — дескать, их встреча была началом отношений. Пусть даже чисто дружеских.