Заметки с выставки

Она так легко могла ответить Роксане на любовь. Трудно было преодолеть искушение заставить замолчать приказывающие двигаться дальше голоса. Роксана была единственной женщиной, которой она настолько увлеклась, что позволила этому увлечению дойти до постели, а не просто до слезливых разговоров. Она не была явно привлекательной — крепкая блондинка, по внешнему виду и манерам тип, названный Генри Джеймсом коровьим. Тем не менее, в ней была этакая фламандская сексуальность, отчасти связанная с прокуренным, небрежным акцентом — когда она говорила по-английски, а частично с ее невозмутимым приятием абсолютно всего, что не причиняло страданий. Ее политические взгляды были радикальными, но она оставила радикалов только потому, что они отвергали отказ от насилия, а она хотела быть с людьми, которые умели делать свое дело. Она добывала средства на существование в Брюсселе в качестве парламентского журналиста. Она была естественным квакером — беженка от пост-лютеранского атеизма своих родителей — и взяла Морвенну под крыло год назад, когда та впервые ввалилась на собрание по адресу Площадь Амбиорикс 50, почти в кататонии из-за недостатка сна и по виду как чумазая бомжиха. У Роксаны была милая квартирка — которую она снимала через третьи, если не четвертые руки — в невосстановленном доме 1880-х годов между рынком Шранмаркт и каналом и бездонный, как тепло ее сердца холодильник.

То, что они оставались вместе дольше, чем Морвенне удавалось пробыть с любым мужчиной, было связано не столько с неподтвержденным лесбианством, сколько с тем, что Роксана никогда не насиловала ее, не накачивала наркотиками, не воровала у нее одежду или стихи и не бросала ее в общественном месте без гроша в кармане, лопочущую что-то невнятное. Морвенна не считала себя лесбиянкой, она вообще никем себя не считала. Секс с кем бы то ни было, как правило, подавлял ее и ввергал в панику, но, по крайней мере, с мужчинами, ничего не требовалось отдавать назад. Роксане же, о Боже! — нужна была обратная связь, подтверждение, нечто большее, чем дружеское биение сердца рядом и простое тепло тела.

Она не сделала ошибку, пытаясь заставить Морвенну обратиться к врачу — ей нравилось пиво, а посему она знала все о самолечении и уважала ее выбор — но через один из полезных контактов среди своих бельгийских бывших, она нашла работу, которая могла бы подойти Морвенне, работу стимулирующую, причем — в восхитительном одиночестве, в архиве ботанического искусства. Работа означала регулярные деньги, уверенность в будущем, налоги, но требовалось каким-то образом отыскать то, что Морвенна называла своим условным страховым номером.

— Вот смотри, — сказала Роксана, характерно опустив уголки рта вниз, — архивисты — народ навряд ли нормальный, но все равно это станет своего рода пропуском в мир нормальных людей, не так ли?

Никакого давления не было; на решение давалось целых две недели. Это было больше, чем Морвенна заслуживала. После ухода из университета, ее резюме состояло исключительно из работ официанткой и горничной, и однажды она складывала рубашки в прачечной.

Она вновь подняла глаза. И вновь Роксана, почувствовав на себе ее взгляд, тут же вернула его и одарила интимной улыбкой, с почти сомкнутыми губами. На сей раз Морвенна выдержала все, улыбнулась в ответ, а затем с усилием отвела глаза в сторону открытого окна и вида на деревья. На остановке возле входа в их здание, автобус с шипением и глухим стуком резины закрыл двери. Она почувствовала слишком хорошо знакомое накатывающее чувство тошноты в животе. Уже несколько дней это ощущение изводило ее, будто что-то ожидало рождения.

Она наскоро в уме пробежалась по квартире Роксаны. Там не было ничего жизненно важного, чего она не могла бы оставить. Поскольку у нее не было другого удостоверения личности, она всегда носила с собой паспорт. В кошельке лежали скудные остатки денег, полученных за открытку ко дню рождения. На ногах у нее была более крепкая пара обуви из двух имеющихся, а теплое замшевое пальто она надела потому, что утро выдалось холодное. Денег на поезд на далекое расстояние ей бы не хватило, но их было более чем достаточно, чтобы выставить завтрак любому водителю грузовика, который согласится подвезти ее.

Наступил полдень, и, пока Роксана помогала заваривать кофе вместе с мальчиками, державшими книжный магазин, она ускользнула самым жестоким образом, даже без завуалированного объяснения или прощания — под прикрытием похода в туалет. Она ей напишет, решила Морвенна, как только окончательно поняла, что не собирается возвращаться. Однажды она уже пыталась уйти — прикрываясь напускным шоком, после того, как они впервые спали вместе — но голод, отсутствие стимула и обезоруживающее любопытство пригнали ее обратно через день-два.