Замятин Евгений

КУПЕЦ. Левша косорукий! Креститься-то сперва обучись! «Женю-юсь!» Машка, подь сюда! (Наступает.)

ЛЕВША (обиделся). Оно хотя-хоть я и Левша, а ежели технически… Да-к мы это самое…

КУПЕЦ. Ух ты, рвань коричневая! Нет, ты сперва, голопузый, предоставь мне червонцев на сто рублей, да серебра на тридцать, да бумажками пуд и три четверти. Вот тогда сватайся. А то ишь ты! «Я женю-юсь»… беспортошник! Машка, подь сюда!

ДЕВКА МАШКА. Не пойду. (Прячется за Левшу.)

КУПЕЦ. Не пойдешь? (Наступает на Левшу.)

ЛЕВША (прячется за Машку). Эй, наших бьют! Эй! Силуян, сюда!

СИЛУЯН (выходит, засучивает рукава). Могу. Кого?

КУПЕЦ (сробевши). Мене.

Силуян, не торопясь, приготовляется бить Купца, расправляет у него бороду, плюет себе на ладонь. Вдруг — издали — песня, посвист. Силуян останавливается. Опрометью вбегают несколько ТУЛЯКОВ, кричат.

ТУЛЯКИ. Казаки-и! — Скачут!

Все — врассыпную, кто куда — к забору, под забор. С гиком и свистом влетают казаки на деревянных досках с лошадиными головами, с мочальными хвостами. Платов в санках, возле санок — свистовые с кнутами. Разогнались — Платов кричит: «Стой-стой-стой, дьяволы!» Из-под забора, из-за пригорков выглядывают головы — тройка остановилась — головы нырнули вниз.

ПЛАТОВ (стоит в санях, озирается грозно). А-а-а-а, нету? Попрятались тулячишки, в тараканьи норы забились? Эй, свистовые! Гони всех сюда!

СВИСТОВЫЕ (скачут, как зайцев — подымают спрятавшихся туляков). Э-эй, гони! гони! — Та-та-та-та-та! — Гони! Фью! — Эй-эй-эй!

Согнанные туляки, сгрудившись, выпирают вперед Егупыча — божественного вида старик, и Силуяна — быкобогатырь. Платов взлетает на сиденье саней и, хлебнув из фляги, выпятив грудь, начинает.

ПЛАТОВ. Вот, братцы, так и так. Как, значит, пришло нам время стать собственной грудью. В рассуждении, что, значит, наша матушка Расея. На поле-брани-отечества, согласно присяге. И ежели, например, ихняя аглицкая блоха супротив нашей, то, стал-быть, обязаны мы до своей последней капли все как один. И приказано мне передать вам его милостивое царское слово… (Орет.) Чтоб у меня была сделана! (Кротко.) Как, значит, он отец, мы — дети… (Орет.) А в случае ежели у меня — так во! (Грозит кулаком.) И, стал-быть, православные, поклянемся жизнь свою положить на месте преступления — все как один. Ма-алчать! Ур-ра!

Лошади у Свистовых шарахаются. Туляки выпихивают вперед Егупыча.

ЕГУПЫЧ (скидывает гречневик, прокашливается). Да оно конечно, мы его милостивое царское слово чувствуем. Ка-ак же! А только сомнительно нам, про что это ты говорил-то. Мы народ тихий, невоенный.

ПЛАТОВ (невоенным, человеческим голосом). Да это я так — для строгого порядка. А дело, братцы, вот: должны наши тульские мастера ихним разным Европам нос утереть. Как, значит, ихняя невозможная техника, а наша — тульская, то оно и выходит… Да. Ну, которые тут у вас есть самолучшие мастера? Говори, не бойся!

ТУЛЯКИ (выкрикивают). Левша! Левша! — Силуян! — Старик Егупыч! Левша! — Силуян! — Левша! Левша! Он, он у нас самый… — Левша!

ПЛАТОВ. А где же этот самый Левша?

ТУЛЯКИ. А вот он — с Машкой! — Мухрыш-то, ну вот — в картузе. — Он у нас самый…

ПЛАТОВ (Свистовым). Доставить его!

Левша старается унырнуть. Свистовые его ловят, волокут к Платову.

(Глядит на Левшу). Н-да. Не тово… не казист… (Берет, открывает шкатулку.) Ну, мастера, глядите: тут вот оно все и есть.

Подходят Егупыч и Силуян.

ЕГУПЫЧ. Ах, ты мать… пресвятая, сподручница грешных — да это блоха никак?

СИЛУЯН. Живая — аль колелая?