Замки на их костях

– Да, – говорит Софрония, внимательно наблюдая за выражением ее лица. – Все благодаря твоему другу.

Виоли хмурит брови:

– Моему другу?

– Кажется, его зовут Ансель. Я видела, как вы разговаривали с ним за мгновение до того, как вспыхнул бунт.

В глазах Виоли вспыхивает слабая искра узнавания.

– А, он. Я никогда раньше его не встречала, он подошел и заговорил со мной. Точнее, начал флиртовать. Я сказала ему, что мне это неинтересно. Вот и все.

Софрония наклоняет голову, тщательно подбирая следующие слова. Не следует сообщать Виоли о своих подозрениях, но она хотела бы получить несколько ответов.

– Он сказал, что предупредил тебя и других дворцовых слуг, что вот-вот начнется бунт, и вам следует поспешить во дворец.

Виоли колеблется ровно столько, чтобы Софрония могла видеть, как она меняет свою историю, – это тонкое мерцание в глазах, то, чего Софрония не заметила бы, если бы сама не делала так много раз.

– Конечно, он это сказал, – говорит Виоли с легким смехом. – Некоторым мальчикам, Софи, нравится играть роль героев, и я полагаю, одного только спасения принца было для него недостаточно. В придачу к этому он решил заявить, что спас нескольких служанок.

Софрония вынуждена признать, что это хорошая ложь, но все же ложь.

– Тогда как ты узнала, что оттуда надо уходить? Кто-то еще рассказал вам о бунте?

Виоли вздыхает и одаривает Софронию легкой натянутой улыбкой.

– Мне не привыкать к меняющемуся настроению толпы. В Бессемии я часто такое видела.

Софрония хмурится.

– В Бессемии бывали беспорядки?

– Не такие, – быстро говорит Виоли и немного колеблется. – Моя мать была… и сейчас… она куртизанка. Иногда мужчины, приходившие в дом увеселений, в котором она работала, сердились на девочек. А иногда группа наших соседей собиралась, чтобы попытаться, как они говорили, «стереть пятно греха с наших улиц». Нет, не подумай, это случалось нечасто, но, полагаю, я научилась распознавать признаки надвигающейся бури, чтобы обратиться за помощью. Это словно меняющаяся энергия. Я почувствовала это в толпе, поэтому собрала остальных слуг, и мы пошли обратно. Едва мы добрались до черного входа, как тот человек бросил первый камень.

Пока она говорит, Софрония смотрит на нее, отмечая каждую легкую дугу ее бровей, каждое движение ноздрей, каждое изменение интонации ее голоса. Она задается вопросом, где Виоли так хорошо научилась лгать. Или это просто природный дар?

– Что ж, я рада, что ты в безопасности, – говорит ей Софрония, садясь. – Я хочу немного отдохнуть, это был тяжелый день.

– Конечно, – Виоли подходит к шкафу и находит одну из ночных рубашек Софронии. За несколько коротких тихих минут Виоли помогает ей переодеться и расчесывает волосы. Софрония все это время просто смотрит на отражение своего лица в зеркале туалетного столика.

Кто эта девчонка? И, что более важно, на кого она работает? Мать Софронии кажется весьма вероятным вариантом, хотя Софрония думает, что для нее было бы слишком очевидно послать в качестве шпиона бессемиансую служанку. Возможно, герцогиня Бруна, но все же Виоли помогала Софронии действовать против интересов герцогини. Другая возможность, которая приходит на ум, – это Евгения, хотя это тоже не имеет смысла.

– Ой, – спохватывается Виоли, вырывая Софронию из своих мыслей. – Пока я не забыла, тебе пришло письмо от твоей матери.

Сердцебиение Софронии учащается, но она старается выглядеть равнодушной.

– Да? Думаю, я посмотрю его перед сном.

Софрония дожидается, пока Виоли уходит спать, открывает письмо и, садясь на подушки, вчитывается в слова. Она отмечает, что письмо не закодировано, и нет никаких признаков того, что оно было подделано, что вызывает только больше вопросов.

Судя по твоим словам, Евгения справляется с дестабилизацией Темарина лучше, чем ты. Оставь ее мне. Похоже, у тебя возникли проблемы с самыми простыми заданиями, поэтому позволь мне быть откровенной: меня не волнуют финансы Темарина. Меня не волнуют крестьяне Темарина, и, следовательно, тебя это тоже не волнует. Не обманывай себя, полагая, что ты настоящая королева, моя дорогая. Тебе не подходит эта роль.

Софрония тут же мнет письмо в ладони, ей не нужно будет читать второй раз – слова отпечатались у нее в памяти.

Дело не в жестокости со стороны матери, к этому она уже привыкла. И даже не в том, что императрица следит за Софронией и что у нее есть кто-то достаточно близко к ней, чтобы передать письмо, которое дошло до нее нераспечатанным. Софрония достаточно хорошо знает свою мать, чтобы ожидать и того и другого. Нет, больше всего ее поражает то, что это заставляет ее утратить надежду. И Софрония чувствует себя дурой из-за того, что вообще осмелилась надеяться.

Может быть, ее мать права, может, она мягкосердечная и слабая?

Но дело в том, что Софрония не чувствует себя слабой. Впервые в жизни неодобрение матери не кажется смертельным. Ее мать написала, что Софронии не подходит роль королевы. Но, судя по последним дням, это не так.