Замкнутый круг

Этой ночью Макс заехал в гостиницу Плешецкого, чтобы попасть на мероприятие. Пришлось выложить круглую сумму, потому что все номера были заняты, кроме президентского люкса. Я одолжил ему свой костюм, который был ему немного великоват. Наконец он причесал волосы и стал похож на приличного человека.

Я проводил его взглядом, настраивая звук на телефоне. Когда Макс отошел на достаточное расстояние, мы проверили исправность связи. Руки немного подрагивали, а настрой сбивали самоуничижительные мысли. Я боялся, что Плешецкий меня вычислит. Нарушая его личные границы ради собственных целей, я лез на рожон. Руководствуясь появляющимися во мне чувствами, я был слеп ко всем опасностям. Стал глуп и нелогичен. Но в то время я ничего не замечал, или не хотел замечать. И даже следующие слова Макса никак не привели меня в чувства:

— Напомни, зачем мы это делаем?

— Терентьев должен появиться здесь, если они достаточно близки с Плешецким, а значит с Ликой они будут контактировать в любом случае.

— Почему ты уверен, что они будут делать это прямо под его носом?

— Не уверен, но лучше перестраховаться.

Представьте, я верил в это и убеждал себя, что интуиция не подведет. Я отрицал очевидное, закрывал глаза на свое положение.

Я влюблялся вопреки.

И не понимал этого.

Как можно влюбиться в женщину, с которой даже не знаком? Ни разу не пообщавшись, не обменявшись взглядами? Я заглянул слишком глубоко в ее душу, и даже с разбитым в дребезги сердцем, смог возродить те чувства, которые когда-то презирал…

Она появилась на закате. Изящная нога в тоненькой туфельке выскользнула из машины, а за ней вышла девушка. У меня перехватило дыхание. Шелковое платье струилось по изгибам ее тела, светлая кожа в тяжелых солнечных лучах казалась бархатистой. Она накрасила губы любимой красной помадой, уложила короткие волосы небрежными волнами. Сколько женственности и красоты было в ее походке, в ее жестах…

Она не принадлежала мне.

Как бы я ни пытался увидеть в ней ту, кем считал ее муж, передо мной стояла девушка тысячи кораблей.

— Зашел в ресторан, — раздалось в телефоне.

— Отлично. Вижу Плешецких, займись чем-то естественным, не привлекай внимание.

— А у-э…

— Что?

Я услышал с каким усердием Макс что-то проглотил, причмокнув от удовольствия.

— Говорю, я уже.

— Что видишь?

— Ну… Ресторан неплохой. Устроили фуршет, официанты с подносами, прямо как в фильме, — он усмехнулся. — Диванчики мягкие, живая музыка и куча деловых мужиков. При чем все друг с другом знакомы. Боюсь, как бы меня не спросили, кто такой.

— Успокойся, никто не спросит… надеюсь.

— Вижу Плешецкую. Она подошла к каким-то двум девушкам.

— Одна высокая и смуглая, другая низкая блондинка?

— Да.

— Подруги. Подойди ближе, попробуй услышать, что говорят.

Внутри засела тревога. Я колотил кончиками пальцев по приборной панели, уставившись на окна гостиницы, через которые совершенно ничего не было видно. Около двух минут Макс не отвечал, я слышал какофонию голосов, приглушенного оркестра и звона бокалов.

— Не могу ничего разобрать в этом наушнике! Как будто оглох на одно ухо, — сказал Макс.

— Попробуй на вид определить, спокойные они или чем-то встревожены, ругаются или просто что-то обсуждают?

— Да все нормально. Тут скорее я выгляжу подозрительно, общаясь сам с собой.

— Где Плешецкий?

Снова я остался на едине с собой. В тот день я нервничал больше, чем в первый. Тяжело справиться с тревогой из-за того, что не знаешь, откуда она взялась. Мне вдруг почудилось, что Плешецкий сейчас постучит в окно моей машины. Я разверну голову и увижу его разъяренное лицо. Затем опущу окно и посмотрю взглядом невинной овечки, притворяясь, будто не знаю, зачем он подошел. Раздастся долгая тирада о том, какой я непрофессионал, как я смею вмешиваться в его личную жизнь, когда задача стоит совершенно в другом, врежет мне, чтобы знал с кем имею дело, и наш договор тем самым будет расторгнут.

И что самое страшное — я больше не увижу ее.

Да, пожалуй, это волновало меня больше прочего.

— Нашел! — шепнул Макс. — Общается с каким-то мужчиной.

— Терентьев?

— Нет, другой. Низкий, с огромным пузом, лысый.

— Таких не знаю.

Какое-то время все было спокойно. Макс ел все, что попадалось ему под руку и давал мне оценку по пятибалльной шкале. От скуки он принялся развлекать меня шутками, делая вид, что разговаривает по телефону.

— Слушай, может свернем операцию, и я поеду домой? Ничего же не происходит, сам видишь… то есть, слышишь, — сказал он.

— Не знаю. Звучит разумно, конечно, но вдруг все-таки мы упустим что-то важное?

— Что тут может быть важного, как быстро этот пузан наберется коньяка?

— При чем тут пузан? Только не говори, что ты перепутал его с Плешецкой.

— Да нет, они просто разговаривают.

— Одни?

— Ну да.

— И ты тут рассказываешь мне анекдоты про евреев!? Макс!

— Все, все! Не паникуй! Сейчас… Вот, кажется… Он сказал что-то про выставку… Нет, про устриц… Нет, все-таки про выставку.

— Просто слушай их! Не надо говорить мне все…

— Лёх…

— Что?