Замкнутый круг

Она встала только два раза, чтобы сходить в туалет. Домработница приносила ей еду на подносе, но Плешецкая ограничивалась водой. Из-за грозы и барабанящего дождя я не смог ничего услышать в прослушке, но мне это и не было нужно. Она даже не включила свой любимый фильм. Думаю, под тем одеялом царил другой мир.

— Дайте мне самое сложное дело, которое никто не может раскрыть уже тридцать… нет, сорок лет! — сказал я как-то своему начальнику.

Он посмотрел на меня равнодушным взглядом, поправил очки и снова уткнулся в бумажки.

— Ну, во-первых, наша компания не настолько старая, чтобы иметь дела такой давности. Во-вторых, зачем?

— Хочу работать и ни о чем другом не думать.

— Ну, так иди работай и не думай, в чем проблема?

— В том, что я уже понял куда надо ставить печати, понял, как работает архив, поговорил со всеми заказчиками, которые приходили сегодня, и не все из них приходили ко мне! Все равно не могу полностью абстрагироваться.

— Послушай… — он открыл рот, чтобы назвать ее имя, но увидев мою реакцию ретировался. — Она всегда была такой. Я знаю ее с пеленок, все-таки дочь лучшего друга. Ей много чего позволяли, с возрастом она начала думать, что ей все обязаны. Обязаны любить, обязаны давать деньги, обязаны устраивать на работу по блату! Но, поверь, она ничего не стоит. Сколько вы были вместе?

Я не хотел отвечать на этот вопрос, но он заставил меня.

— Четыре месяца.

— Четыре месяца! — повторил Игорь Николаевич. — Мы с женой вместе тридцать два года! А тут четыре месяца. Я понимаю, что поначалу тяжело, но, если я завалю тебя работой, ты выгоришь так, что никакой отпуск тебе не поможет! Слышишь? Давай лучше ты сходишь развеяться, куда-нибудь в клуб, не знаю как там молодежь теперь развлекается, познакомишься с кем-то и переключишься? Я дам два выходных. Решено! Сегодня среда, значит четверг-пятницу разрешаю прогулять, там выходные, а в понедельник ты огурчиком выходишь на работу, договорились?

Но это не помогло.

Ничего не помогло.

Шесть лет я все пытаюсь забыть те четыре месяца, разве это равноценно? Разве можно просто щелкнуть пальцами и перестать чувствовать себя ничтожеством? Перестать искать проблему в себе? Перестать скучать?

Все, что мне было нужно в тот момент — поддержка. Опять же, я понял это спустя годы. Все сколько-нибудь важное приходит ко мне с годами, когда уже поздно! Когда уже все закончилось!

Когда уже ничего не вернуть…

В тот день я даже не следил за Плешецкой. Мы просто были вдвоем. Одинокие. Никому не нужные. Наедине со своей болью. Мы оба пытались ее заглушить.

Вместе… но раздельно.

Она поднялась раньше меня. Снова я сравниваю ее с бойцом, но так оно и было! Я поражался ее невероятной стойкости! Сколько силы и мощи внутри, сколько борьбы! Я уже не верил, что такая как она способна на измену. К тому времени я уже совершенно ослеп, как крот. Тыкался носом в камень и не мог прорыть свою нору.

Еще через сутки Лика вышла из дома почти сразу за Натальей, около пяти вечера. На ней был темно-синий брючный костюм, эффектно подчеркивающий достоинства, а вместо декольте виднелась белая рубашка с винтажными рюшами. Даже одевшись по-деловому солидно, она была невероятно женственной и элегантной. Этот выбор закрытой одежды здесь не случаен — так она скрывала синяки.

И от того, что я знал это, мне было не по себе.

Лика направилась в свое кафе. Меня злила невозможность попасть туда! Отказавшись снова сидеть без дела целый день, я вышел из машины. Притворившись прохожим, я встал около соседнего крыльца и закурил. Убедившись, что я не ошибся, и вход действительно был в подвале, я еще раз поразился кафе без окон.

В голове крутилась одна идея, исполнять которую было слишком опасно. Я подошел чуть ближе ко входу, выкинул окурок в мусорку, и ноги сами понесли меня вниз по лестнице. Заглянув в окно на двери, я понял, что ловить мне нечего — через него совершенно ничего не видно.

Я уже возвращался обратно, нога стояла на первой ступеньке, как вдруг за спиной заскрипели петли и прозвучал знакомый мелодичный голос:

— Ой! Здравствуйте! Вы ко мне? — спросила Плешецкая.

Медленно, перестав дышать, моргать и растеряв все мысли в голове, я развернулся. Она смотрела на меня ярко-голубыми глазами, уголки ее пухлых губ чуть дрогнули в приветственной улыбке. Я мог разглядеть каждую черточку ее лица, она была настолько близко, что мне казалось я во сне.

Как полный придурок я открыл рот, но слова отказались произноситься, вместо этого я выдавил нечто похожее на кваканье, и стал судорожно соображать в какой ситуации я оказался. Сколько бы жизнь ни готовила меня к трудностям, столкнувшись с ними, я потерял самообладание.

— Вы на прослушивание? — она снисходительно улыбнулась. Кончики ее пальцев побелели от того, что она сжала дверную ручку.

— Нет… Я, кажется, не туда свернул… — наконец сказал я севшим голосом. Соберись! — Извините!

— Ничего! — она чуть подпрыгнула на носочках, оголив белоснежные зубы. — Кофейня дальше, как подниметесь — направо. А мы откроемся в конце месяца, обязательно приходите!