Замкнутый круг

Вторая моя мысль была об обмане. Ведь я собирался во всем признаться, а теперь наши отношения зашли слишком далеко. Мне казалось, что в моем положении нельзя вообще что-то исправить. Всю ночь я мучился, составляя слова в таком порядке, чтобы они не шокировали ее, чтобы звучали убедительно. Но сейчас я не мог даже раскрыть рта. Начало заготовленной речи крутилось на языке. Нет. Оно наворачивало уже сотый круг! Я набирал в легкие воздуха, мои губы размыкались, но голос так и не мог начать функционировать. «Сейчас ты все испортишь», — вторил я мысленно.

— Я знаю о чем ты думаешь, — сказала Лика.

Вот уж сомневаюсь.

— Вижу, как пытаешься что-то сказать.

— Это так заметно?

Она улыбнулась, подошла ко мне, положила сцепленные руки на мои плечи и поцеловала. Медленно, с наслаждением.

— То, что произошло — правильно, — твердо сказала она. Я избегал ее взгляда. Казалось, если осмелюсь посмотреть в ее глаза, то она все поймет. Прочитает по моему лицу правду, и мне даже не придется объясняться. С одной стороны, это было бы легче. С другой — я не хотел, чтобы она узнала обо всем когда бы то ни было. — А вот мой брак — стопроцентная ошибка.

Я провел по ее нижней губе пальцем, стирая размазавшуюся помаду, и продолжил молчать.

— Знаешь, я сегодня же скажу ему, что ухожу. Нет, правда. Я больше ни дня не собираюсь оставаться в его доме. Мы с тобой уедем куда-нибудь, хочешь? Хотя нет, уехать не получится. Я же все-таки открыла кафе. Ну ладно, давай просто спрячемся, где он нас не найдет. Уверена, он просто так меня не отпустит, придется переждать какое-то время, пока он не остынет.

Она снова накрыла мои губы поцелуем.

— Раньше я боялась даже подумать о том, чтобы уйти, но с тобой… С тобой мне ничего не страшно.

Совесть больно ударила меня под дых. Я опустил глаза в пол и глубоко вздохнул, и тогда голос Лики стал беспокойным.

— Ты молчишь. Почему?

Собравшись с силами и переступив через себя, я осмелился посмотреть ей в глаза. Они сияли голубыми волнами, словно мне посчастливилось смотреть на морской залив. Столько нежности в них было и любви, что тепло, разливающееся по моему телу, отражалось миллиардами болезненных щипков.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — шепнул я севшим голосом.

Ее улыбка стала шире. Лика прижалась губами к моей щеке и оставила тропинку поцелуев, ведущую ко впадинке под ухом.

— Я знаю.

Мое сердце пропустило удар. Знает?

— Ты жалеешь о том, что случилось, — сказала она.

Я сжал челюсти. Мне бы следовало жалеть, но это было не так.

— Послушай меня, это очень важно, — прошептал я дрожащим голосом. Она вопросительно уставилась в мои глаза, и я растерял остатки смелости. — Помнишь, когда мы познакомились, я стоял…

— Погоди, — прервала меня Лика. Она обернула свой встревоженный взгляд на дверь. — Ты это слышишь?

На мгновение я разозлился. Вообще-то я тут пытаюсь обнажить душу, а она отвлекается на какие-то непонятные звуки! Но Лика настолько напряглась, что я прислушался, и понял, что происходит что-то ужасное.

Музыка на сцене больше не играла, никто не пел, а слышался лишь чей-то визг. Лика бросилась посмотреть, что происходит, и когда она открыла дверь, в кабинет ворвались двое — панический гул посетителей и Плешецкий.

Его лицо было изуродовано гневной гримасой — глаза вытаращены, словно кто-то с силой сжал его живот, и жидкость в его теле, как в детской игрушке-антистресс, перелилась в глаза. Ноздри настолько растопырены, что я ждал увидеть клубящийся из них пар. Волосы на голове стояли дыбом, создавая впечатление, будто его пытали током. Лика пятилась назад, а он наступал на нее, испепеляя безумным взглядом полным ненависти и презрения.

Плешецкий схватил жену за шею, на его руке подсыхала багровая кровь. Лика не успела сообразить, что происходит и не издала ни звука, лишь громко вздохнула от неожиданности.

— Ты! Поганая дрянь! — крикнул Плешецкий своим несформировавшимся голоском.

Второй рукой он перехватил ее за волосы и с силой потянул. Лика запнулась о собственные ноги, запрокинула голову назад и непроизвольно крякнула, задыхаясь.

Все произошло так быстро, что я не успел среагировать. Плешецкий на моих глазах истязал Лику, а я стоял у стенки, будто бы меня к ней приклеили.

— Отпусти ее! — очнулся я, но, когда сделал попытку вступиться за Лику, кто-то схватил меня за плечи и заломил руки за спину.

Боль разлилась по моим плечам и позвоночнику. Я был обездвижен. Меня прижали к полу, надавив на голову всем весом. Раздался какой-то жалобный крик, и я понял, что это мой. В глазах растеклись темные пятна, сквозь которые я отчаянно пытался увидеть, что с Ликой.

— Только попробуй что-то вякнуть, тебя тут же размажут по полу как жестяную банку! — кричал Плешецкий, но я плохо соображал, что происходит. Боль затмила все остальные чувства, а придурок, навалившийся на мою голову, зажал мне уши, так что я мог лишь догадываться, что говорил Плешецкий.