Замкнутый круг мести. Исповедь невольного убийцы (СИ)

— Я признаю себя виновным, но я не хотел никого убивать! Это была крайняя мера! — все-таки я решился высказать свое мнение насчет семи убийств, но это только разозлило следователя: он внезапно перешел со мной на «ты» и начал ругаться.

— Ты мне здесь комедию не ломай, падла! — он придвинул ко мне документы. — Подписывай, или будет хуже!

— Если исправите обстоятельства дела, тогда… — я не успел договорить, как следователь встал из-за стола и, подняв меня со стула и схватив за шиворот, притянул к себе. Было видно, что его терпение лопнуло, и он перешел на мат.

— Бля, ты думаешь, что если ты знаком с важными лицами, то можешь здесь выебываться? Никто тебе не поможет! Быстро подписывай, сука! — рявкнул он и встряхнул меня. Я упрямо отказывался подписывать. Нет, не потому, что я не раскаивался, а потому, что меня здесь выставили кем-то вроде Чикатило… Да, в общем, если рассматривать мое дело с точки зрения полиции, так оно и есть… Просто я хотел, чтобы меня судили объективно, потому и не подписывал признание, пока не исправят все, что было там написано. Но следователь, желая надавить на меня, врезал мне по лицу. Я с трудом удержался на ногах и, чтобы не упасть, схватился рукой за стену. Из носа потекла кровь.

Я слышал, что когда полицейский нервничает на допросе, то это значит, что у него ничего нет на подозреваемого. Однако в тот момент я понял, что у этого опера просто такой взрывной характер и что если я не сделаю того, что он от меня хочет, то он меня, чего доброго, изобьет до полусмерти. А рука-то у него тяжелая — место удара все еще довольно сильно болело… Кровь продолжала идти, и я зажал пальцами ноздри. Следователь же выжидающе глядел на меня и даже уже вынул из портфеля ручку.

Едва я собрался все же подписать признание в убийствах, как в комнату вошел… Володя. Я изумленно уставился на него, лихорадочно соображая, откуда он здесь взялся.

Опер продолжал ждать, когда я подпишу признание. Но его характер дал о себе знать, и он, видно, не заметив вошедшего Володю, снова замахнулся на меня кулаком, желая поторопить.

— Смолин, что ты делаешь? Кто тебе позволил избивать задержанного?! Отпусти его немедленно! — обратился Володя к следователю. Тот растерянно посмотрел на него.

— Товарищ майор, я просто хотел, чтобы он подписал признание. Он же семь убийств совершил, или вы об этом не знаете?

Володя отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. Он буквально выставил этого Смолина за дверь, крича ему вслед что-то вроде «Сергей Павлович тебе этого не простит!», и подошел ко мне.

— И как же это ты оказался в нашем отделе, Вадим? — спросил он, вытаскивая из кармана платок и протягивая его мне. — Что, ФСБ тебе не помогла? Кто сообщил о той истории?

— Павлов… — я даже с какой-то злобой процедил сквозь зубы его фамилию, вытирая спекшуюся кровь. — Как только вы все ушли с вечеринки, он сказал, что все знает. Крестовский сказал ему, что я серийный убийца, но, судя по тому, в чем Павлов обвинил меня, он не знает подробностей, или же забыл их.

— Вот же сволочь этот твой вертухай… Надо ж было ему говорить об этом в твой день рождения!

Так ведь и я об этом думал. Честный, гад… Но, увы, не деликатный. А Володя продолжает:

— Не бойся, тебя скоро выпустят. Мы все для этого сделаем. Но я все же тебе советую сменить работу. Не рискуй, Вадим… А Павлов за это еще поплатится, я клянусь, — тут он неожиданно сменил тему: — И зачем только я тогда просил тебя отомстить Лиановскому?! Знаешь, ведь я должен был быть на твоем месте.

— Да, ты живешь себе спокойно: в плен ты не попадал, тебя не избивали, не насиловали и не предавали близкие люди… — сказал я. Он грустно вздохнул и ответил:

— Прости. Это все мой слабый характер… Понимаешь, я тогда был как бы в горячке, мозг мой отключился, и я ничего не понимал… Мне нужен был человек, способный меня выслушать. Ты же помнишь, как я устроил истерику прямо с порога? — я кивнул. Хотя прошло уже почти одиннадцать лет, но я отлично помнил этот случай. Забудешь такое — мой всегда серьезный друг врывается в мою квартиру с перекошенным от ужаса лицом и рассказывает о том, что потерял всю семью…

— Но сейчас-то ты счастливый; и в любви тебе повезло… — улыбнулся я.

— Да… Кстати, Раиса передает тебе привет и надеется, что ты скоро выйдешь.

— А она откуда знает, что я в ИВС?

— Я ей сказал.

Ой, Володя, зачем ты это сделал? Ведь сам же упрекал меня на даче за то же самое, и мы едва из-за этого не подрались! Он, видно, заметил, что я недоволен его ответом, и поспешил успокоить меня:

— Раиса умеет хранить секреты. Я ошибался, говоря, что женщины не могут этого делать. Она — исключение из этого правила. Ну, до свидания, Вадим — пойду добиваться твоего освобождения.

— Вряд ли меня отпустят…

— Куда они денутся? На твоей стороне судья и начальник из ФСБ, чего тебе еще-то надо?

— А Крохина не посадят за ту фальшивку?

Володя закатил глаза. Наверно, думал: «Ему могут дать пожизненное, а он волнуется за других!» Да, Володя слегка эгоистичен и прагматик, не такой, как я. Старается извлечь выгоду из всего происходящего.