Единственное, что обнадёживало и придавало уверенности, это наличие поблизости Стинга. Он сидел совсем рядом, менее чем в пяти метрах от неё, и беседовал с каким-то плешивым старикашкой, который, насколько поняла девушка, и являлся хозяином дома. Наверное, никто другой не смог бы смотреться настолько притягательно и неотразимо в таком кричащем фиолетовом костюме и с творческим беспорядком волос на голове — так умел только Стинг. Он, казалось, к тому моменту вообще успел выпасть из реальности и был полностью увлечён разговором, активно размахивал руками и всячески жестикулировал, несколько раз едва не опрокинув ненароком поднос в руках проносящегося мимо официанта. От созерцания весёлого, азартного блеска в его глазах Люси не могла сдержать ласковой полуулыбки. Подобным образом он вёл себя лишь с теми, кому по-настоящему доверял. С ней этого не случалось ни разу.
«Мне нечего опасаться, Стинг доверяет этим людям. Надо расслабиться и прекратить смотреть на всех букой, иначе я попросту всех распугаю», — проводила для себя своеобразный автотренинг блондинка, рассеянно разглядывая подол платья и разглаживая образовавшиеся на нём складки. Постепенно её мысли сместились в другую сторону, перебирая в котловане памяти всё хорошее, что когда-либо с ней случалось: обучение в воскресной школе и пение в церковном хоре, а также пикники по субботам, которые проводила их воспитательница на поляне прямо перед церковью, от которой уже почти ничего не осталось… Слишком смазанные, уже почти забытые картины того, как они проводили вечера всей семьёй, а отец ещё был жив и не пропадал целыми сутками на работе. Ожидаемые с особым трепетом дни рождения, на каждый из которых Стинг, пусть и с явной неохотой, но всё же дарил ей какой-то подарок, по ценности с которым ничто и никогда не могло сравниться. Длящиеся до сумерек посиделки с подружками в школьной библиотеке, а потом продолжающиеся уже дома по телефону тайные перешёптывания об объектах своей первой любви. Люси ни с кем не могла поделиться наболевшим, и горькая, словно полынь, едкая обида по этому поводу медленно разъедала всё то светлое, что имелось у неё внутри. Она ведь видела, насколько легче становится девочкам после того, как они поделятся своей проблемой и даже получат совет, как поступать дальше, но… Позволить подобной роскоши себе она не могла. Её бы просто не поняли и осмеяли. Больше, чем остаться одной, Люси боялась лишь того, что брат узнает об испытываемых к нему чувствах.
За этим множеством мыслей Люси не сразу заметила, как в доселе оживлённом зале вдруг стало меньше людей, а вслед за картинно звонким щелчком двери повисла напряжённая, глухая тишина. Резко погас свет, заставив её неосознанно вздрогнуть и прислушаться к собственному сердцебиению, которое доносилось вперебой с шумом дождя, который даже не думал стихать, а лишь набирал обороты, как и зарождающаяся внутри паника. Первым делом девушка решила, что пришло время расходиться по домам, а она просто задремала в кресле, о ней забыли. Забыли о сидящем прямо в центре зала человеке. Такое ведь бывает, правда? Подобная нелогичность заставила Люси нервно рассмеяться вслух над собой же. Смех так и застрял в горле, вырываясь наружу невнятными гортанными звуками, когда она осознала, что в комнате находится кто-то ещё. Тяжёлое, хриплое,словно у раненного при травле зверя, дыхание раздавалось со спины, а вслед за ним — череда слишком громких, неестественных по своей природе шорохов. Натянутые словно струны нервы с треском порвались, и девушка пулей метнулась в сторону двери, но уже на полпути её перехватили, сильно сжимая руку чуть выше локтя.
— Отпустите, — зашипела яростно, пытаясь вырваться, словно дикая кошка, в то время как в глазах потемнело от страха. — Я буду кричать.
— О, мисс Хартфилия, поверьте, не стоит, — этот голос она узнала сразу же: господин Дреяр, хозяин дома. — Вы ведь сами пришли ко мне. Вас могут неправильно понять.
«Да глубоко плевать мне, кто и как может меня понять!» — так сильно хотелось прокричать ему в лицо, чтобы физиономия этого дрянного старикашки вытянулась так сильно, как это только позволяют все сделанные им подтяжки, но вслед за этим в голове всплыли другие слова:
«Постарайся быть максимально приветлива со всеми, особенно с хозяином вечера. Все эти люди — обладатели немалых связей, поэтому, если мы хотим удержать дело отца на плаву, стоит всеми силами заполучить их расположение».
Люси зажмурилась, медленно считая про себя до десяти и выравнивая дыхание. Она отчетливо помнила остекленевший словно за мгновение взгляд Стинга, который указывал на одно: стоит ей провалиться — и он будет в ярости. Впасть в опалу после тех семимильных шагов, которые она предприняла для завоевания его сердца, Люси боялась едва ли не больше смерти, чего уж говорить об отцовской компании.