Замогильные записки

Я знал об этих интригах и пытался положить им конец. Обе партии желали на случай своего триумфа заручиться моей поддержкой: один республиканский клуб осведомился, соглашусь ли я стать президентом республики. Я отвечал: «Разумеется, но только после г‑на де Лафайета». Ответ мой был найден скромным и пристойным. Престарелый генерал Лафайет иногда навещал г‑жу Рекамье; я слегка посмеивался над его лучшей из республик; я спрашивал, не лучше ли было бы ему провозгласить королем Генриха V и вплоть до совершеннолетия принца быть истинным президентом Франции. Он не спорил и не обижался на мои шутки, ибо был человеком светским. Всякий раз, когда мы встречались, он говорил: «А! вы опять приметесь за свое». Он не мог не согласиться, что милый друг Филипп надул его сильнее, чем кого бы то ни было.

Сумасброды трудились не покладая рук; подготовка к заговору шла полным ходом, когда ко мне прибыл замаскированный гонец. Он явился, нацепив на голову лохматый парик, а на нос — зеленые очки, за которыми скрывались глаза, прекрасно видевшие без очков. Карманы у него были набиты векселями, которые он охотно предъявлял; узнав, что я хочу продать дом и нуждаюсь в деньгах, он немедленно предложил мне воспользоваться его услугами. Я не мог без смеха смотреть на этого господина (впрочем, человека умного и находчивого), который полагал, что законной монархии надобно меня покупать. Когда домогательства его сделались чересчур настойчивы, он заметил на моих губах презрительную усмешку и принужден был удалиться; секретарю моему он прислал письмецо, которое я сохранил:

«Сударь,

Вчера вечером я имел честь видеть г‑на виконта де Шатобриана; он принял меня со своей обычной добротой, однако мне показалось, что он держится не так открыто, как прежде. Скажите, прошу вас, по какой причине я лишился доверия, которым дорожу более всего на свете; если на мой счет ходят какие-либо слухи, я не боюсь выставить свою жизнь на всеобщее обозрение и готов ответить на любые обвинения; г‑н де Шатобриан слишком хорошо знает, как злы интриганы, чтобы вынести приговор, не выслушав меня. Иной раз клевещут на нас даже трусы, но надо надеяться, что придет день, когда мы узрим людей истинно преданных. Итак, г‑н де Шатобриан попросил меня не вмешиваться в его дела: я в отчаянии, ибо льщу себя надеждой, что смог бы уладить их согласно его пожеланиям. Я почти наверное знаю, кто заставил его изменить мнение обо мне; будь я некогда менее откровенен, этому лицу никогда не удалось бы оговорить меня. Но все это ничуть не уменьшает моей преданности вашему превосходному патрону; вы можете вновь заверить его в этом, передав ему свидетельство моего глубокого почтения. Надеюсь, что однажды он сможет узнать и оценить меня.

Примите уверения, и проч.».

Я продиктовал Иасенту ответ:

Мой патрон не имеет ничего против лица, писавшего ко мне, но не желает ни в чем участвовать и не согласен никому служить.

Катастрофа разразилась очень скоро.

Знаете ли вы улицу Прувер, узенькую и грязную улочку в простонародном квартале, близ церкви Святого Евстахия и рынка? Там-то и состоялся знаменитый ужин поборников Третьей Реставрации. Гости были вооружены пистолетами, кинжалами и ключами; предполагалось, что, покончив с винами, они проникнут в галерею Лувра и, проследовав в полночь между двумя рядами шедевров, заколют злодея-узурпатора прямо на балу. Замысел романтический; всё, как в XVI столетии, в эпоху Борджиа, флорентийских Медичи и Медичи парижских — всё, за исключением людей.