Замогильные записки

О деньги, которые я так сильно презирал и которые никогда не научусь любить! Я вынужден признать, что и у вас есть свои достоинства: вы — источник свободы, позволяющий разрешить тысячу проблем, без вас не разрешимых. Есть ли на свете такая вещь — за исключением славы, — которую нельзя было бы купить за деньги? Благодаря деньгам всякий человек становится прекрасным, юным, обольстительным; уважение и почести, достоинства и добродетели — он обретает все. Вы скажете, что деньги дают лишь видимость всех этих сокровищ: неважно, ведь я могу верить этой лжи, словно истине! Обманите меня как следует, и я все прощу вам: разве вся жизнь — не ложь? Тот, у кого нет денег, зависит от всех и вся. Два существа, чуждые друг другу, могли бы разойтись в разные стороны; увы! из-за нехватки нескольких пистолей им приходится жить бок о бок, дуясь, бранясь, раздражаясь, умирая от скуки, закатывая скандалы, со скрежетом зубовным принося друг другу в жертву свои вкусы, склонности и привычки: нищета толкает каждого из них в объятия другого, и, обреченные на эту жалкую близость, они, вместо того чтобы целоваться, кусаются, и отнюдь не так, как Флора кусала Помпея. Нет денег — нет и средства бежать; человек не может отправиться искать счастья под чужими небесами и, смиряя гордую душу, влачит существование в цепях. Счастливцы евреи, торговцы распятьем, правящие сегодня христианским миром, решающие, быть войне или миру, торгующие старыми шляпами и покупающие на вырученные деньги свинину, вы уродливы и грязны, но вас любят короли и красавицы! ах! если бы вы захотели поменяться местами со мною! если бы по крайней мере я мог взломать ваши сундуки и унести все, что вы украли у дворянских сыновей, я был бы счастливейшим из смертных!

Конечно, я мог бы найти средства к существованию, обратившись за помощью к монархам: поскольку я отдал все, что имел, отстаивая их право на корону, было бы справедливо, чтобы они кормили меня. Однако им это столь естественное соображение в голову не приходит, а мне — и подавно. Я скорее согласился бы вернуться к той диете, какую соблюдал в Лондоне вместе с несчастным Энганом, нежели сесть за пиршественный стол бок о бок с королями. Впрочем, счастливая пора чердачной жизни миновала: что ни говори, я чувствовал бы себя на чердаке неловко, пышный шлейф моей славы потребовал бы слишком много места; не то, что прежде, когда у меня была тонкая талия человека, обходящегося без обеда, и я довольствовался одной-единствен-ной рубашкой. Уже нет на свете моего кузена Ла Буэтарде, который, сидя подле моего нищенского ложа, играл на скрипке, облаченный в красную мантию советника Бретонского парламента, а на ночь, за неимением одеяла, съеживался под стулом; нет на свете и Пельтье, кормившего нас на деньги короля Кристофа, а главное — нет волшебницы Юности, которой довольно одной улыбки, чтобы обратить нищету в сокровище, Юности, которая сводит вас со своей младшей сестрой — Надеждой; младшая сестрица такая же обманщица, как и старшая, но, в отличие от нее, убегает не навсегда и иной раз возвращается назад.

Я забыл о горечи, которую испытывал, впервые оказавшись в изгнании; я вообразил, что достаточно покинуть Францию, чтобы сохранить свою честь незапятнанной: жареные голуби сами падают в рот не тем, кто засеял поле, а тем, кто собирает с него урожай: сам я превосходно чувствовал бы себя в богадельне, но дело шло не об одном мне; следовало подумать о г‑же де Шатобриан. Итак, не успел я обосноваться на новом месте, как предался тревожным мыслям о будущем.

Из Парижа мне писали, что за мой заложенный-перезаложенный дом на улице Анфер дают цену, которая не позволяет даже выкупить его из заклада, но что присутствие мое может что-то изменить. Прочтя письмо, я отправился в Париж, и совершенно напрасно: я не нашел ни покупателей, ни благодетелей, однако вновь посетил Аббеи-о-Буа и увиделся с некоторыми из моих новых друзей. Накануне возвращения в Швейцарию я пообедал в «Кафе де Пари» с господами Араго, Пуквилем, Каррелем и Беранже — все они были более или менее недовольны и разочарованы лучшей из республик[336].

9. Продолжение дневника. — Господа Каррель и Беранже

{Портрет республиканца Армана Карреля; его потаенная любовь к замужней женщине, отвечающей ему взаимностью}

Г‑ну Беранже, в отличие от г‑на Карреля, нет нужды скрывать свои любовные похождения; он пел свободу и славил народные добродетели, не страшась королевских темниц; он слагает куплеты о своей любви — и дарит Лизетте[337] бессмертие.