Замогильные записки

7 августа — памятный для меня день; в этот день я имел счастье окончить мою деятельность на политическом поприще, исповедуя те же самые убеждения, с какими я ее начинал, — счастье, ныне столь редкое, что им можно гордиться. Палата пэров получила от палаты депутатов декларацию, гласящую, что французский трон свободен. Я занял свое место в самом верхнем ряду, напротив председателя. Пэры выглядели деловитыми и подавленными разом. Если по глазам одних было видно, что они гордятся предательством, которое вот-вот совершат, то другие явственно стыдились измены, хотя и не имели мужества раскаяться в ней до конца. Глядя на это унылое собрание, я говорил себе: «Как! неужели те, кто пользовался благодеяниями Карла X в пору его славы, покинут монарха в годину бедствий! Неужели те, кто призван защищать престолонаследие, те, кто жил при дворе и был приближен к трону, предадут короля! Они сторожили двери его покоев в Сен-Клу, они лобызали его в Рамбуйе, он пожимал им руки, прощаясь навеки; неужели же они осмелятся поднять на него руку, еще не остывшую от этого последнего пожатия? Неужели стены этого зала, полтора десятка лет слышавшие их заверения в преданности, услышат, как царедворцы отрекаются от своих прежних клятв? А ведь Карл X погубил себя именно по их вине; ведь именно они уговорили его издать ордонансы, они не помнили себя от радости, когда это свершилось, и сочли себя победителями в ту минуту затишья, что предшествует раскату грома.

Мысли эти, смутно толпившиеся в моем уме, причиняли мне боль. Палата пэров сделалась вместилищем предателей старинной монархии, республики и Империи. Что касается республиканцев 1793 года, ставших сенаторами, или бонапартовых генералов, я не ждал от них ничего нового: они свергли необыкновенного человека, которому были всем обязаны, теперь им предстояло свергнуть короля, подтвердившего их право на богатство и титулы, полученные от первого благодетеля. Стоит ветру перемениться, и они свергнут узурпатора, которому сейчас готовы швырнуть корону.

Я поднялся на трибуну. Наступила глубокая тишина; на лицах пэров читалось смущение, все они повернулись ко мне вполоборота и потупились. Кроме нескольких человек, решившихся, подобно мне, уйти в отставку, никто не осмеливался поднять глаза. Я приведу мою речь полностью, поскольку в ней содержится итог моей жизни; кроме того, если я чем-нибудь заслужил уважение потомков, то в первую очередь этим своим выступлением.

«Господа,

В отличие от господ пэров, исповедующих иные убеждения, я не вижу ничего мудреного в декларации, представленной в нашу палату. Один факт, заключающийся в ней, заслоняет, а точнее, разрушает в моих глазах все прочие. В обычное время я, без сомнения, тщательно рассмотрел бы все изменения, которые нам предлагают внести в Хартию. Многие из этих изменений предлагал некогда не кто иной, как я сам. Мне удивительно слышать, однако, что с нашей палатой обсуждают репрессивные меры против пэров, назначенных Карлом X *. Меня нельзя обвинить в сочувствии к этим его избранникам; вам известно, что я заблаговременно поднимал против них свой голос, но устраивать судилище над собственными коллегами, вычеркивать из списка пэров, кого нам заблагорассудится, всякий раз, когда сила окажется на нашей стороне, — все это слишком напоминает проскрипцию. В противном случае палате пэров грозит роспуск? Пусть так: лучше потерять жизнь, чем выпрашивать ее.

Впрочем, стоит ли останавливаться на этой детали, вообще немаловажной, но ничтожной на фоне нынешних великих событий? Франция не имеет правителя, корабль лишился штурвала, а я стану решать вопрос, что лучше — Удлинить или укоротить его мачты! Итак, я оставлю без внимания все второстепенное в декларации палаты депутатов и займусь лишь истинной или мнимой свободой французского престола.

Начнем вот с чего: если престол свободен, мы вольны выбирать форму правления.

Прежде чем вручить кому бы то ни было корону, не лишне выяснить, какое политическое устройство изберем мы для нашего общества. Что мы собираемся основать: новую монархию или республику?

Дарует ли новая монархия или республика Франции покой, мощь и долголетие?

Против новой республики говорят воспоминания о республике уже существовавшей, Воспоминания эти отнюдь не изгладились из людской памяти. Никто не забыл то время, когда смерть выступала между свободой и равенством, шествовала рука об руку с ними. Когда на вас снова обрушится анархия, сумеете ли вы разбудить нового Геракла, способного свергнуть шею чудовищу? История знает пять или шесть легендарных героев, которым это было по силам: не пройдет и тысячи лет, как потомки ваши узрят нового Наполеона. Но вам на это рассчитывать не приходится.