Замогильные записки

Когда я размышлял о возможных плодах революции 1830 года и выводил эти строки, мне трудно было справиться с инстинктом, голос которого противоречил голосу разума. Я объяснял пробуждение этого инстинкта своим недовольством смутами 1830 года; я не доверял самому себе и, заходя слишком далеко в своей беспристрастности, преувеличивал, быть может, грядущие следствия трех дней. Что ж, со времени низвержения Карла X прошло десять лет: твердо ли стоит на ногах июльская власть? Теперь начало декабря 1840 года; как низко пала Франция! Если бы унижение правительства, состоящего из французов, могло доставить мне удовольствие, я ощущал бы некоторую гордость, перечитывая в «Веронском конгрессе» мою переписку с г‑ном Каннингом, — переписку, разумеется, весьма отличную от той, с которой недавно познакомили палату депутатов *. В чем корень зла? в избранном монархе? в неумелости его министров? в самой нации, чей дух и гений, кажется, истощились? Мысли наши прогрессивны, но отвечают ли им наши нравы? Нет ничего удивительного в том, что народ с четырнадцативековой историей, в конце своего длинного пути явивший миру целый фейерверк чудес, выбился из сил. Если вы одолеете эти «Записки» до конца, вы увидите, что, отдавая должное всему прекрасному в нашей истории, я полагаю, что в конечном счете дни старого общества сочтены.

(Примечание. Париж, 3 декабря 1840 года)

10. Окончание моей политической карьеры

Здесь кончается рассказ о моей политической карьере. Рассказ этот должен был также завершить и мои «Записки», ибо мне оставалось лишь подвести итоги моего пути. Три предшествующих периода моей жизни отмечены тремя катастрофами: когда я был путешественником и солдатом, погиб Людовик XVI; когда подходила к концу моя деятельность на поприще литературы, мировую арену покинул Бонапарт; политической моей карьере положило предел падение Карла X.

В словесности я запечатлел переходную эпоху — следствие революции; в политике — изложил основы представительного правления; мои дипломатические донесения не уступают, я полагаю, моим литературным сочинениям. Возможно, ничего не стоят ни те, ни другие, но несомненно, что цена им совершенно одинаковая.

Благодаря моим речам в палате пэров и газетным статьям я приобрел во Франции такое влияние, что вначале помог г‑ну де Виллелю стать министром, а затем, когда мы с ним разошлись во взглядах, своими выступлениями в рядах оппозиции вынудил его просить отставки. Доказательства вы найдете на тех страницах, что уже прочли.

Вершина моей политической деятельности — война в Испании. Она сыграла в моей политической карьере такую же роль, какую «Гений христианства» — в карьере литературной. Судьбе было угодно препоручить мне этот подвиг, который, будучи свершен в эпоху Реставрации, мог упорядочить движение общества вперед. Судьба отлучила меня от мечтаний и обратила к делам. Она заставила меня играть против князя Меттерниха и г‑на» Каннинга — двух славнейших министров той поры; я обыграл их. Все мыслящие люди, которые стояли тогда у кормила власти, соглашались, что в моем лице видят подлинного государственного мужа[120]. Бонапарт предвидел эта раньше них, несмотря на мои книги. Следовательно, я могу, не хвастаясь, утверждать, что как политик стоил не меньше, чем как литератор: впрочем, я не придаю никакого значения славе делового человека — именно поэтому я и позволил себе заговорить о ней.

Если бы после испанских событий недальновидные люди не выключили меня из игры, судьба Франции сложилась бы иначе; она восстановила бы свои прежние границы и возвратила равновесие Европе; Реставрация, покрыв себя славой, не прекратила бы так скоро свое существование, и моя дипломатическая деятельность также вошла бы в нашу историю. Труды мои на двух поприщах разнятся лишь результатом. В литературе я совершил все, что должен был совершить, и прошел свой путь до конца, ибо это зависело от одного меня. В политике же деятельность моя прервалась в самом разгаре, ибо здесь я зависел от других.