Замогильные записки Пикквикского клуба

М-ръ Пикквикъ уже начиналъ серьезно безпокоиться насчетъ необыкновеннаго отсутствія двухъ своихъ пріятелей и припоминалъ теперь съ замираніемъ сердца, что они все утро вели себя чрезвычайно страннымъ и нѣсколько загадочнымъ манеромъ. Тѣмъ сильнѣе была его радость, когда онъ увидѣлъ ихъ опять, невредимыхъ, здоровыхъ и даже способныхъ къ поэтическому изліянію своихъ чувствъ. Очень естественно, что онъ позаботился разспросить прежде всего, гдѣ они пропадали цѣлый вечеръ. Обнаруживая полную готовность отвѣчать на эти вопросы, м-ръ Снодграсъ собирался представить подробный историческій отчетъ обо всемъ, что происходило за крѣпостью Питта на закатѣ солнца, какъ вдругъ вниманіе его было привлечено неожиданнымъ замѣчаніемъ, что въ комнатѣ присутствовали не только м-ръ Топманъ и дорожный ихъ товарищъ вчерашняго дня но еще какой-то другой незнакомецъ замѣчательной наружности. То былъ джентльменъ, очевидно знакомый съ горькимъ опытомъ жизни. Его померанцевое лицо и глубоко впалые глаза казались чрезвычайно выразительными отъ рѣзкаго контраста съ черными густыми волосами, падавшими въ поэтическомъ безпорядкѣ на его лобъ и щеки. Взоръ его искрился почти неестественно пронзительнымъ и яркимъ блескомъ; высокія его скулы страшно выдались впередъ по обѣимъ сторонамъ лица, и челюсти его были до того длинны и отвислы, что съ перваго раза можно было подумать, что вся кожа сползла съ его лица вслѣдствіе какихъ-нибудь конвульсій, еслибъ въ то же время полуоткрытый ротъ и неподвижная физіономія не доказывали убѣдительнымъ образомъ, что такова была его обычная наружность. На шеѣ красовалась y него зеленая шаль съ огромными концами, подвернутыми подъ грудь, и выставлявшимися наружу изъ подъ изорванныхъ петель его стараго жилета. Верхнимъ его одѣяніемъ былъ длинный черный сюртукъ, нижнимъ — широкіе штаны изъ толстаго сѣраго сукна и огромные сапоги съ заостренными носками.

На этой-то особѣ сосредоточился взглядъ м-ра Винкеля при входѣ въ комнату президента. М-ръ Пикквикъ спѣшилъ рекомендовать:

— Почтенный другъ нашего друга. Сегодня мы узнали, что общій другъ нашъ состоитъ на службѣ въ здѣшнемъ театрѣ, хотя онъ собственно не желаетъ приводить это въ извѣстность. Почтенный джентльменъ принадлежитъ тоже къ обществу актеровъ. Онъ собирался разсказать намъ маленькій анекдотъ изъ жизни людей этой профессіи.

— Кучу анекдотовъ! — подхватилъ зеленофрачный незнакомецъ вчерашняго дня. Онъ подошелъ къ м-ру Винкелю и продолжалъ вполголоса дружескимъ тономъ. — Славный малый… тяжкая профессія… не то, чтобъ актеръ… всѣ роды бѣдствій… горемычный Яша… такъ мы его прозвали.

М-ръ Винкель и м-ръ Снодграсъ учтиво раскланялись съ "Горемычнымъ Яшей" и, потребовавъ себѣ пунша, въ подражаніе членамъ остальной компаніи, усѣлись за общій столъ

— Теперь, стало быть, вы можете разсказать намъ свою повѣсть, — сказалъ м-ръ Пикквикъ. — Мы съ удовольствіемъ готовы слушать.

"Горемычный Яша" вынулъ изъ кармана грязный свертокъ бумаги и, обращаясь къ м-ру Снодграсу, поспѣшившему вооружиться записной книгой, — спросилъ охриплымъ и басистымъ голосомъ:

— Вы поэтъ?

— Я… Я… немножко: поэзія — мой любимый предметъ, — отвѣчалъ м-ръ Снодграсъ, нѣсколько озадаченный неожиданнымъ вопросомъ.

— О! поэзія — то же для жизни, что музыка и свѣчи для театра: она животворитъ и просвѣщаетъ всякаго человѣка, выступающаго на сцену жизни. Отнимите y театра его искусственныя украшенія, и лишите жизнь ея фантастическихъ мечтаній: что тогда? Лучше смерть и безмолвная могила.

— Совершенная правда, сэръ! — отвѣчалъ м-ръ Снодграсъ.

— Сидѣть передъ сценой, за оркестромъ, — продолжалъ горемычный джентльменъ, — значитъ то же, что присутствовать на какомъ-нибудь блестящемъ парадѣ и наивно удивляться шелковымъ тканямъ мишурной толпы: быть на самой сценѣ, значитъ принадлежать къ дѣйствующимъ лицамъ, посвятившимъ свои способности и силы на забаву этой пестрой толпы. Неизвѣстность, голодная смерть, совершенное забвеніе — все можетъ случиться съ человѣкомъ. Такова судьба!

— Истинно такъ! — проговорилъ м-ръ Снодграсъ.

Такъ какъ впалые глаза горемычнаго джентльмена были исключительно обращены на его лицо, то онъ считалъ своей обязанностью сказать что-нибудь въ подтвержденіе его словъ.

— Пошевеливайся, что ли! — сказалъ съ нетерпѣніемъ испанскій путешественникъ, — раскудахтался, какъ черноглазая Сусанна… тамъ въ переулкѣ… Ободрись и начинай!

— Передъ началомъ не угодно ли еще стаканчикъ пунша? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Не мѣшаетъ. Вино и поэзія — родныя сестры, и я не думаю, чтобъ кто-нибудь изъ людей съ джентльменскими наклонностями сомнѣвался въ этой истинѣ, утвержденной вѣками.

Горемычный джентльменъ, проглотивъ залпомъ полстакана пунша, принялся читать и въ то же время разсказывать слѣдующій анекдотъ, отысканный нами въ "Запискахъ клуба", подъ заглавіемъ:

Повѣсть кочующаго актера.