Замогильные записки Пикквикского клуба

Между тѣмъ игра на другомъ столѣ имѣла совершенно противоположный характеръ. Неизмѣнными партнерами съ одной стороны были: миссъ Изабелла Уардль и м-ръ Трундель; съ другой — Эмилія Уардль и м-ръ Снодграсъ; съ третьей — м-ръ Топманъ и тетушка. Всѣ остальные члены, старики и старухи, принимали также весьма дѣятельное участіе въ общемъ марьяжѣ. Старикъ Уардль поминутно хохоталъ до упаду, и за нимъ — всѣ старушки заливались самымъ единодушнымъ смѣхомъ. Какими-то судьбами одной старой леди всегда приходилось платить за полдюжины картъ, и при этомъ весь круглый столъ надсаживался и дрожалъ отъ громкаго смѣха. Если старушка начинала сердиться, смѣхъ раздавался еще громче и дружнѣе и получалъ такую заразительную силу, что подъ конецъ она и сама хохотала громче всѣхъ. Какъ скоро цѣломудренная тетка выигрывала марьяжъ — что случалось довольно часто — молодыя дѣвицы вновь принимались хохотать, причемъ м-ръ Топманъ тихонько пожималъ изъ-подъ стола дебелую руку старой дѣвы, и она принимала торжественно-лучезарный видъ, показывая несомнѣнными признаками, что марьяжъ для нея совсѣмъ не такая дикая мечта, какъ воображаютъ нѣкоторыя легкомысленныя особы: вострушки ловили на лету тайныя мысли дѣвствующей тетушки и опять начинали хохотать. Степеннѣе другихъ велъ себя м-ръ Снодграсъ, уже пылавшій поэтическимъ жаромъ къ своей прекрасной подругѣ. Безпрестанно нашептывалъ онъ ей остроумныя изреченія, поэтическаго свойства и это крайне забавляло одного кругленькаго старичка, сообщившаго нѣсколько дѣльныхъ замѣчаній насчетъ таинственнаго сходства случайной партіи за карточнымъ столомъь и существенной партіи въ дѣлахъ человѣческой жизни: намекъ былъ ловкій и тонкій, заставившій покраснѣть миссъ Эмилію Уардль и хохотать отъ чистаго сердца всѣхъ старыхъ джентльменовъ и леди. Великосвѣтскія шутки и остроты м-ра Винкеля, извѣстныя всему столичному міру, встрѣтили дружное сочувствіе и въ этомъ скромномъ сельскомъ кругу, и м-ръ Винкель былъ въ самомъ зенитѣ почестей и славы. Добродушный пасторъ изъ Динглиделль былъ также очень веселъ и любезенъ, потому что видѣлъ вокругъ себя счастливыя лица, достойныя наслаждаться скромными благами семейной жизни. Словомъ сказать, всѣ веселились, шумѣли и рѣзвились напропалую, потому что веселость y всѣхъ вообще и каждаго порознь происходила отъ чистѣйшаго сердца.

Вечеръ быстро пролетѣлъ между пріятными забавами, и когда, наконецъ, подали сытный ужинъ, приправленный радушіемъ молодыхъ хозяекъ, м-ръ Пикквикъ почувствовалъ въ глубинѣ души, что онъ былъ въ эту минуту на верху земного благополучія, какое только доступно человѣку въ этомъ подлунномъ мірѣ, исполненномъ житейскихъ треволненій. Послѣ ужина все общество усѣлось вокругъ камина, гдѣ горѣлъ веселый огонекъ. Гостепріимный хозяинъ занялъ мѣсто подлѣ креселъ своей матери, поспѣшившей подать ему свою почтенную руку.

— Люблю я, господа, этотъ старый каминъ, — сказалъ м-ръ Уардль, испустивъ глубокій вздохъ и пожимая руку старой леди, — люблю, потому что здѣсь, передъ этой рѣшеткой, протекли счастливѣйшія минуты моей жизни. Не здѣсь ли и вы, матушка, проводили свои давнишніе годы, когда сидѣли маленькой дѣвочкой на этой маленькой скамейкѣ — не здѣсь ли, а?

Съ грустной улыбкой старушка покачала головой, и слеза покатилась по ея почтенному лицу, когда цѣлый рядъ воспоминаній о протекшей жизни обрисовался передъ ея мысленнымъ взоромъ.

— Извините, господа, что я съ такой любовью говорю объ этихъ вещахъ, — сказалъ хозяинъ послѣ короткой паузы. — Надѣюсь, м-ръ Пикквикъ, вы можете войти въ чувства болтливаго старика, немножко гордаго многочисленными воспоминаньями о стародавнихъ временахъ.

— О да, я понимаю васъ и глубоко уважаю ваши чувства, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Признаюсь, я не могу безъ особенной любви смотрѣть на старые дома и поля, — продолжалъ радушный джентльменъ, — и мнѣ всегда кажется, что я связанъ съ ними какими-то родственными отношеніями. Сколько воспоминаній пробуждаетъ во мнѣ наша маленькая деревенская церковь съ ея зеленымъ плющемъ… кстати еще, почтенный нашъ священникъ сочинилъ пѣсню въ честь этого плюща, и, бывало, мы пѣли ее хоромъ. Пріятно, очень пріятно. — Вы, кажется, допили вашъ стаканъ, м-ръ Снодграсъ.

— Нѣтъ, покорно васъ благодарю, — отвѣчалъ поэтъ, котораго любопытство было теперь въ высшей степени возбуждено послѣдними замѣчаніями м-ра Уардля. — Прошу извинить… вы, кажется, изволили говорить насчетъ какой-то пѣсни.

— Да; но ужъ насчетъ этого вы потрудитесь обратиться къ нашему почтенному другу, — отвѣчалъ м-ръ Уардль, указывая на пастора.

— Не могу ли я, сэръ, просить васъ объ одолженіи прочесть намъ эту пѣсню? — сказалъ м-ръ Снодграсъ.

— Почему же нѣтъ? очень можете, — отвѣчалъ пасторъ, — только я долженъ напередъ объяснить, что пѣсня написана еще въ первой молодости, когда я только-что поступилъ на это мѣсто. Всего два куплета, безъ соблюденія даже стихотворныхъ правилъ: вы отнюдь не будете ею довольны, сэръ.

— Совсѣмъ напротивъ, вы сдѣлаете всѣмъ намъ величайшее удовольствіе.