Замогильные записки Пикквикского клуба

— Если такъ, извольте, я готовъ повторить передъ вами произведеніе своей юности.

Смутный говоръ любопытства пробѣжалъ по всей гостиной, и почтенный пасторъ, послѣ предварительныхъ совѣщаній съ женою, началъ такимъ образомъ:

— Пѣсня моя, господа, называется:

Зеленый плющъ.

Люблю тебя, зеленый плющъ,
Что вьешься подъ руиной храма!
Отборный кормъ готовъ тебѣ
Въ развалинахъ вѣковъ протекшихъ.
Камнямъ и стѣнамъ должно пасть
Въ угоду зелени прекрасной,
И будетъ тамъ веселый пиръ
Тебѣ въ ихъ плѣсени и пыли!
Гдѣ все мертво, гдѣ жизни нѣтъ —
Цвѣтетъ и вьется плющъ зеленый.
Исчезнутъ люди и пройдутъ вѣка,
Погибнутъ цѣлые народы;
Но не увянетъ вѣчный плющъ
На гробовыхъ плитахъ и камняхъ.
И будетъ онъ, среди могилъ,
Свидѣтель памяти минувшей,
И странника пріютитъ онъ
Подъ зеленью своей тѣнистой.
Гдѣ все мертво, гдѣ жизни нѣтъ —
Цвѣтетъ и вьется плющъ зеленый.

— Прекрасно, прекрасно! — воскликнулъ м-ръ Снодграсъ въ порывѣ поэтическаго воодушевленія. — Какъ хороша идея — кормить отборную зелень развалинами вѣковъ минувшихъ! Вѣдь это, я полагаю, должно понимать въ аллегорическомъ смыслѣ?

— Разумѣется, — отвѣчалъ пасторъ.

— Могу ли, съ вашего позволенія, украсить свой путевой журналъ произведеніемъ вашей музы?

— Сдѣлайте милость!

— И вы продиктуете?

— Извольте.

Послѣ диктовки стихотвореніе еще разъ было прочтено для исключительнаго наслажденія м-ра Пикквика, который, въ свою очередь, нашелъ, что стихи были превосходны во всѣхъ возможныхъ отношеніяхъ. Тетушка замѣтила, однакожъ, и весьма справедливо, что отсутствіе рифмы нѣсколько уменьшаетъ достоинство "Зеленаго плюща", но м-ръ Снодграсъ объяснилъ весьма удовлетворительно, что рифма, собственно говоря, изобрѣтена въ продолженіе среднихъ вѣковъ, и что, слѣдовательно, безъ нея легко обойтись въ девятнадцатомъ вѣкѣ.

— Позвольте спросить васъ, сэръ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — мнѣ, однакожъ, очень совѣстно… знакомство наше началось такъ недавно…

— Что такое? Пожалуйста, безъ церемоній, — отвѣчалъ обязательный пасторъ, — я весь къ вашимъ услугамъ.

— Я полагаю, въ продолженіе своей жизни, посвященной высокому служенію на пользу человѣчества, вы должны были видѣть множество сценъ и событій, достойныхъ перейти въ потомство.

— Вы угадали: я былъ свидѣтелемъ многихъ приключеній, но характеръ ихъ вообще скроменъ и одностороненъ; потому что кругъ моихъ дѣйствій всегда былъ крайне ограниченъ.

— Мнѣ кажется, вы хорошо помните исторію Джона Эдмондса, если не ошибаюсь, — сказалъ м-ръ Уардль, желавшій, повидимому, расшевелить своего друга въ назиданіе столичныхъ гостей.

Пасторъ слегка кивнулъ головою въ знакъ согласія и хотѣлъ свести разговоръ на другіе предметы: но м-ръ Пикквикъ поспѣшилъ его прервать:

— Прошу извинить, сэръ, мнѣ бы хотѣлось знать: кто такой былъ Джонъ Эдмондсъ?

— Вотъ этотъ же вопросъ хотѣлъ и я предложить вамъ, сэръ, — торопливо сказалъ м-ръ Снодграсъ.

— Это значитъ, почтенный другъ, что вамъ надобно удовлетворить любопытство этихъ джентльменовъ, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, — сказалъ веселый хозяинъ, — собирайтесь съ духомъ и разсказывайте.

Пасторъ улыбнулся, кашлянулъ и подвинулъ свой стулъ. Остальные члены веселой компаніи, со включеніемъ м-ра Топмана и дѣвствующей тетки, неразлучныхъ спутниковъ во весь вечеръ, также придвинули свои стулья и сформировали правильный полукругъ по обѣимъ сторонамъ будущаго разсказчика. Когда, наконецъ, приставили слуховой рожокъ къ правому уху старой леди и ущипнули за ногу м-ра Миллера, успѣвшаго заснуть въ продолженіе чтенія стиховъ, почтенный пасторъ, безъ всякихъ предварительныхъ объясненій, началъ свою назидательную повѣсть, которую, съ позволенія читателя, мы должны будемъ озаглавить просто:

Возвращеніе на родину.

"Когда я первый разъ поселился въ этой деревнѣ,- этому уже слишкомъ двадцать пять лѣтъ, — самымъ замѣчательнымъ лицомъ между моими прихожанами былъ нѣкто Эдмондсъ, арендаторъ небольшой фермы. Былъ онъ человѣкъ угрюмый, сердитый, суровый, жестокій, словомъ сказать, злой человѣкъ, съ звѣрскими привычками и нравами. Кромѣ двухъ-трехъ лѣнивцевъ и забулдыжныхъ бродягъ, съ которыми онъ таскался по полямъ или бражничалъ въ харчевняхъ, y него не было знакомыхъ и друзей. Всѣ боялись арендатора Эдмондса, всѣ презирали его и никто не хотѣлъ имѣть съ нимъ никакихъ сношеній.