Замогильные записки Пикквикского клуба

— Чья? Моя? Вотъ этотъ узелокъ, больше никакой поклажи, — отвѣчалъ незнакомецъ. — Весь багажъ отправленъ водой… ящики, сундуки, коробки, баулы… тяжело, демонски тяжело!

И съ этими словами онъ засунулъ въ карманъ небольшой узелокъ, гдѣ хранились рубашка и носовой платокъ.

— Головы, головы, берегите свои головы! — вскричалъ неумолкавшій незнакомецъ, предостерегая пассажировъ имперіала, когда дилижансъ проѣзжалъ подъ сводами воротъ почтоваго двора. — Страшное мѣсто… демонская опасность… Случилось однажды… пятеро дѣтей… мать, высокая леди, кушала бутерброды… совсѣмъ забылась черезъ арку… тррр-тыррр… дѣти оглядываются… голова y матери оторвана… бутербродъ въ рукахъ… нечѣмъ больше ѣсть… сироты… визгъ, крикъ — ужасно, ужасно! — Что, сэръ, изволите смотрѣть на Уайтголль? прекрасное мѣсто… не такъ ли?

— Я разсуждаю, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — о непостоянствѣ фортуны и коловратности человѣческихъ дѣяній.

— Такъ, сэръ, такъ! Сегодня шелкъ и бисеръ, a завтра куда еси дѣвался человѣкъ? Философъ, сэръ?

— Психологъ, сэръ, скромный наблюдатель человѣческой природы, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Такъ же какъ и я. Доброе дѣло… Человѣкъ любитъ философствовать, когда нечего ѣсть. Поэтъ, сэръ?

— Почтеннѣйшій другъ мой, м-ръ Снодграсъ, имѣетъ сильный поэтическій талантъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Не дурно самъ пишу стихи, — отвѣчалъ незнакомецъ. — Поэма въ десять тысячъ стиховъ… Ямбы и хореи съ дактилями и анапестами… Олимпъ… Великая битва… Марсъ поутру, ночью Аполлонъ… барабанъ и лира… Пою тебя, великій мужъ… Нѣтъ вдохновенія — забѣжалъ въ кондитерскую, и опять… Муза, Нептунъ, Морфей… вдохновеніе шипитъ… Прекрасно! — Вы, сэръ, не охотникъ ли? — вдругъ спросилъ онъ, обращаясь къ м-ру Винкелю.

— Да, я люблю охоту, — отвѣчалъ тотъ.

— Прекрасное занятіе, сэръ, безподобное. — Собаки, сэръ?

— Теперь нѣтъ, — отвѣчалъ м-ръ Винкель.

— A! Вы держали собакъ… безподобныя животныя… твари смышленыя… чутье… инстинктъ… Была y меня отличная собака… лягавая… Понто, кличка… Пошелъ однажды на чужое поле… перелѣзъ ограду… выстрѣлилъ… бацъ… свистнулъ — собака стоитъ какъ вкопанная… свистнулъ опять… Понто… нейдетъ… подманилъ къ себѣ — Понто, Понто… виляетъ хвостомъ и смотритъ на столбъ… взглянулъ — на столбѣ надпись: "Лѣсничему приказано бить и стрѣлять всѣхъ собакъ за этой оградой"… Удивительная собака… безцѣнная… зоологическій феноменъ.

— Въ самомъ дѣлѣ, случай необыкновенный, — замѣтилъ м-ръ Пикквикъ. — Позвольте мнѣ записать его?

— Извольте, сэръ, извольте… сотни чудныхъ анекдотовъ насчетъ собакъ… коллекція въ классическомъ родѣ. — Красотка, сэръ? — продолжалъ незнакомецъ, круто повернувшись къ м-ру Треси Топману, бросавшему умильные взгляды на проходившую женщину.

— Очень мила, — замѣтилъ м-ръ Топманъ.

— Да… смакъ есть… Англійскія дѣвушки далеко не такъ хороши, какъ испанки… Благородныя созданія… агатовые волосы… черные глаза… искрометистые… блещутъ… круглыя формы… Чудо, какъ хороши.

— Вы были въ Испаніи, сэръ? — спросилъ м-ръ Топманъ.

— Жилъ тамъ… очень долго.

— И много одержали побѣдъ, сэръ?

— Побѣдъ? Тысячи! Донъ Боларо Фиццгигъ… Грандъ, старикъ… единственная дочь… Донна Христина… блистательная красавица… влюбилась по уши… ревнивый отецъ… гордая испанка… прекрасный англичанинъ… Донна Христина въ отчаяніи… приняла ядъ… рвотнаго дали… желудочный насосъ… сдѣлали операцію… Старикъ Боларо внѣ себя… согласился… соединилъ наши руки… потоки слезъ… романическая исторія… очень.

— Что-жъ? Донна Христина теперь въ Англіи, сэръ? — спросилъ м-ръ Топманъ, приведенный въ восторженное состояніе поэтическимъ изображеніемъ прелестей испанки.

— Умерла, сэръ, умерла, — сказалъ незнакомецъ, приставивъ къ глазамъ коротенькій остатокъ носового коленкороваго платка, — операція трудная… не перенесла… нѣжная комплекція… погибла жертвой.

— A ея отецъ? — спросилъ поэтическій Снодгрась.

— Угрызеніе и бѣдствіе, — отвѣчалъ незнакомецъ, — исчезъ внезапно… молва по всему городу… искали по всѣмъ мѣстамъ… съ ногъ сбились… безъ успѣха… городской фонтанъ на большой площади вдругъ остановился… прошли недѣли… не брызжетъ… работники принялись чистить… выкачали воду… хвать… старикъ Боларо сидитъ въ трубѣ… окоченѣлый… въ правомъ сапогѣ бумага… полная исповѣдь… съ отчаянія… не могъ пережить… Вытащили его, фонтанъ забрызгалъ, заигралъ… Трагическій элементъ.

— Могу ли я, съ вашего позволенія, внести въ свои записки эту трогательную исторію? — спросилъ м-ръ Снодграсъ, проникнутый великимъ соболѣзнованіемъ.

— Пишите, пишите! Пятьдесятъ новыхъ исторій въ такомъ же родѣ, если угодно… вулканическіе перевороты въ моей жизни, странные, непостижимые… Много видѣлъ, много испыталъ… То ли еще будетъ… Позволяю… Пишите.