Замок

— Иеремия, — сказал он, — буду с тобой вполне откровенен, ответь и ты мне честно на один вопрос. Я тебе больше не господин, ты мне не слуга, чему не только ты рад, но и я тоже, причин обманывать друг друга у нас теперь нету. Видишь, прямо на твоих глазах я ломаю эту розгу, вообще-то для тебя предназначавшуюся, ведь дорожку через сад я не потому выбрал, что тебя боялся, а чтобы тебя врасплох застигнуть и хорошенько розгой этой проучить. Ну так ты и за это не обижайся, это все в прошлом; будь ты не навязанный мне властями слуга, а просто мой знакомый, мы бы наверняка отлично поладили, правда, твой вид иногда меня как-то с толку сбивает. Так мы и сейчас поладить можем, если раньше упустили это сделать.

— Ты считаешь? — спросил помощник, от души зевнув и потирая усталые глаза. — Я, конечно, мог бы и подробнее тебе все дело растолковать, да времени нету, мне к Фриде надо, крошка и без того меня заждалась, она еще на службу не заступила, я уговорил трактирщика — она-то, не иначе чтобы забыться, рвалась сразу на работу идти — дать ей еще немного времени для передышки, так мы хотя бы эти пару деньков вместе пробудем. А что до предложения твоего, у меня, конечно, никакого повода нет тебе врать, но и доверять тебе особых резонов нету. Я ведь не ты, со мной все иначе обстоит. Пока я состоял при тебе на службе, ты, конечно, был для меня очень важная шишка, не из-за каких-то особых твоих заслуг, а в силу моего служебного положения, и я бы для тебя все сделал, что твоей душе угодно, но теперь — теперь ты мне совершенно безразличен. И что ты розгу ломаешь, нисколько меня не трогает, только напоминает, какой грубый господин мне достался, меньше всего подобными ухватками можно меня к себе расположить.

— Ты говоришь так, будто совершенно уверен, что тебе никогда уже не придется меня бояться. А ведь это совсем не верно. Тебя, скорей всего, от службы, а значит, и от меня, вообще еще не освободили, здесь такие дела столь быстро не делаются…

— Иной раз делаются и куда быстрей, — бросил Иеремия.

— Иной раз да, — отвечал К., — но ничто не указывает, что на сей раз именно так и будет, по крайней мере ни у тебя, ни у меня письменного решения на руках пока нету. Дело еще только в производстве, и я пока не пустил в ход свои связи, чтобы в него вмешаться, но сделаю это непременно. На случай неблагоприятного для тебя исхода ты не особенно старался заручиться благосклонностью хозяина, и розгу, пожалуй, я поторопился ломать. А Фриду ты у меня хотя и увел и по такому случаю прямо пыжишься от гордости, однако при всем уважении к твоей особе, которое у меня осталось, пусть ты и отказываешься теперь меня уважать, нескольких слов между мной и Фридой будет достаточно, чтобы порвать все путы лжи, которыми ты ее окрутил. Только ложью ты мог ее против меня настроить.

— Не пугают меня твои угрозы, — отвечал Иеремия. — Ты ведь вовсе не хочешь держать меня в помощниках, как помощника ты меня боишься, ты вообще боишься помощников, ты и беднягу Артура только из страха избил.

— Возможно, — сказал К., — и что, ему от этого меньше больно было? Возможно, я и на тебе еще не раз свой страх таким манером захочу выместить. Как увижу, что служба помощника тебе не в радость, так для меня, невзирая на все страхи, особым удовольствием будет тебя к ней приохотить. Мало этого, я теперь все силы приложу, чтобы тебя одного, без Артура, к себе заполучить и уделять тебе куда больше внимания, чем прежде.

— Неужто ты думаешь, — спросил Иеремия, — будто я хоть чуточку всего этого боюсь?

— Думаю, да, — отвечал К., — думаю, немножко боишься, а если ума у тебя хватает, то даже очень сильно боишься. Иначе почему бы тебе давным-давно к Фриде не уйти? Скажи, ты хоть любишь ее?

— Что значит «любишь»? — протянул Иеремия. — Она девушка умная, добрая, бывшая возлюбленная Кламма, значит, в любом случае уважением будет пользоваться. И если она беспрерывно просит ее от тебя избавить, почему бы мне ей такое одолжение не сделать, тем более и тебе я этим никакого вреда не причиню, коли ты с треклятыми Варнавиными девками тешишься.

— Вот теперь я вижу твой страх, — сказал К., — жалкий, подленький страх, вон ты и меня своим враньем запутать норовишь. Фрида об одном только просила — от взбесившихся помощников ее избавить, от похоти их кобелиной, а у меня, к сожалению, времени не хватило ее просьбу до конца исполнить, вот теперь я за свое упущение и расплачиваюсь.

— Господин землемер! Господин землемер! — разнеслось вдруг по улице. Это был Варнава. Он подбежал, запыхавшись, но поклониться не забыл. — Мне все удалось! — выпалил он.

— Что удалось? — спросил К. — Ты доложил Кламму мою просьбу?