Замок

Разумеется, долго на этом не поживешь, у людей глаза на лбу есть, рано или поздно они ее раскусывают. Но Фрида, едва она опасность учует, тотчас какую-нибудь новую обманку наготове держит, в последнее время, например, что у нее любовь с Кламмом. У нее любовь с Кламмом! Не веришь — можешь проверить, сходи к Кламму да сама спроси. Ах, как хитро, ах, как умно! И даже если ты не посмеешь сунуться к Кламму с подобным вопросом, потому как, будь у тебя вопросы и в тысячу раз важнее, тебя все равно не пропустят, Кламм для тебя недоступен напрочь (но только для тебя и тебе подобных, Фрида-то заскакивает к нему запросто, когда хочет), даже если ты не посмеешь или тебя не пропустят, — ты, мол, все равно можешь проверить, надо только подождать. Дескать, Кламм, ясное дело, лживые слухи долго терпеть не станет, он наверняка жадно следит за всем, что о нем в буфетной да в номерах судачат, для него это вещи первостепенной важности, и, если узнает, что враки, немедленно опровергнет. А он не опровергает, значит, и опровергать нечего, значит, все чистая правда. И хотя видят люди только одно — как Фрида в комнату Кламма пиво подает и потом с деньгами возвращается, а остальное, чего люди не видят, сама Фрида рассказывает, — ей хочешь не хочешь верят на слово. Да она и не рассказывает даже, станет она всем и каждому такие тайны выбалтывать, но только вокруг нее тайны сами себя выбалтывают, а коли уж тайны разболтаны, то и она упомянуть о них не упустит, но скромно так, невзначай, вроде бы ничего сама не утверждая, дескать, все говорят, ну и я повторяю. Только говорит она совсем не про все, про то, к примеру, что Кламм, с тех пор как она в буфетной, меньше стал пива пить, не намного меньше, но все-таки явно меньше, про это она молчок, конечно, мало ли какие тут причины, просто полоса такая, просто Кламму пиво стало меньше нравиться, или, может, чего доброго, он из-за Фриды про пиво свое забывает. Словом, как ни удивительно, а получается, что Фрида возлюбленная Кламма. Ну а если она самого Кламма устраивает, как же другим ее не обожать, все и оглянуться не успели, а Фрида чуть ли не в первые красавицы вышла, для буфетной лучше и не сыскать, пожалуй, даже слишком хороша, слишком много чести для буфетной-то, разве в буфетной ей место? И точно, людям в самом деле стало странным казаться, с какой стати она до сих пор в буфетной сидит? Хотя буфетчицей быть — большое дело. Когда ты буфетчица, люди и в твое знакомство с Кламмом легко поверят, но если уж буфетчица стала возлюбленной Кламма, почему он так долго оставляет ее в буфете? Почему не устраивает ей повышение? Конечно, можно тысячу раз втолковывать всем и каждому, что никакой неувязки тут нет, что у Кламма свои причины и что когда-нибудь однажды, может и в самое ближайшее время, Фриду возьмут да и повысят, только проку от этого немного, у людей на сей счет свои твердые понятия, и никакими выкрутасами их надолго с этих понятий не сбить. Никто ведь уже и не сомневался, что Фрида возлюбленная Кламма, даже которые вечно всё лучше всех знают, и те сомневаться перестали. «Черт с тобой, пусть ты возлюбленная Кламма, — так они рассуждали, — но коли ты его возлюбленная, будь добра, подтверди это своим повышением». Однако время шло, а никаких подтверждений не было, Фрида оставалась в буфетной и в глубине души еще радоваться была должна, что ее там держат. Вот в людях уважения к ней и поубавилось, и она не могла этого не заметить, она обычно раньше всех все замечает, даже наперед, чего и нет еще, а только будет. Хотя по-настоящему пригожей и приветливой девушке, если уж она в буфетной обосновалась и прижилась, никаких ухищрений не требуется; пока красота при ней, она буфетчицей и останется, если, конечно, ничего совсем уж нехорошего не случится. А вот девушке вроде Фриды, той постоянно за свое место трястись приходится, у нее, конечно, хватит ума страх свой не показывать, скорее наоборот, она для вида жаловаться на свою тяжкую жизнь будет и даже клясть свою должность. Но тайком, исподтишка она постоянно за настроением людей наблюдает. Ну и заметила, как люди теряют к ней интерес, для них она почитай что пустое место, при ее появлении им и глаза лень поднимать, даже слуги перестали на нее поглядывать, они, ясное дело, предпочитали с Ольгой и такими, как Ольга, дело иметь, и по поведению хозяина чувствовалось, что он все меньше считает ее незаменимой. А бесконечные истории про Кламма сколько можно сочинять, всему предел есть — и тогда наша ненаглядная Фрида решила выкинуть кое-что новенькое. Кто мог знать, у кого бы ума хватило догадаться, что она удумала! Пепи что-то такое подозревала, но догадаться, увы, не догадалась. Фрида решила разыграть скандал: она, возлюбленная Кламма, падает в объятия первому встречному, чтобы не сказать последнему проходимцу. Это наделает шуму, об этом долго еще судить-рядить будут и наконец-то, наконец все снова вспомнят, что значит быть возлюбленной Кламма и что значит такую честь отбросить, забывшись в дурмане новой любви. Только одно было трудно — подходящего кавалера найти, с которым хитроумный этот фортель провернуть можно. Это не мог быть никто из Фридиных знакомых, даже из слуг, любой бы только глаза вытаращил и дальше пошел, посчитал бы, что она его разыгрывает, да и кому, при всем красноречии, могла она внушить, будто кто-то на нее набросился и она, не в силах оказать сопротивление, в безумный миг отдалась ему в порыве внезапной страсти?