Замок

Они, как ни странно, подчинились, только, уходя, сказали:

— Мы могли бы и тут обождать.

На что К. ответил:

— Я знаю, но я этого не хочу.

Раздосадовало, хотя в определенном смысле и почти обрадовало К., что Фрида, едва только помощники ушли, усевшись к нему на колени, сказала:

— Дорогой, чем тебе не угодили помощники? У нас не должно быть от них тайн. Они такие верные.

— Верные? — изумился К. — Да они следят за мной беспрестанно, это совершенно бессмысленно, но все равно противно.

— Кажется, я понимаю, о чем ты, — пробормотала Фрида и повисла у него на шее, словно хотела еще что-то сказать, но не смогла, а поскольку кресло стояло подле кровати, они, покачнувшись, перевалились на кровать. И там легли, но отдаться друг другу всецело и безраздельно, как прошлой ночью, не сумели. Каждый искал свое, они искали неистово, яростно, пряча друг у друга на груди искаженные мукой страсти лица, но их объятия, их судорожно вскидывающиеся тела не давали им забыться, наоборот, только сильнее заставляли искать и искать дальше — как собаки в ожесточении роют лапами землю, так и они зарывались друг в друга, в тщете отчаяния норовя ухватить последние крохи счастья и иногда по-собачьи вылизывая друг другу языком лоб, щеки, шею. Лишь полное изнеможение вынудило их наконец затихнуть, прислушиваясь к благодарному воспоминанию друг о друге. Тут вошли служанки.

— Ишь, как разлеглись, — сказала одна и то ли из жалости, то ли от стыда прикрыла обоих платком.

Какое-то время спустя, когда К., выбравшись из-под платка, осмотрелся, оказалось, что помощники — его это не удивило — уже снова тут как тут, в своем углу, тычут в сторону К. пальцами, безмолвными жестами призывая друг друга к ответственности, отдают ему честь, но, кроме того, у кровати, совсем рядом, сидит трактирщица и вяжет чулок, причем эта мелкая рукодельная работа никак не согласуется с ее мощной, едва ли не всю комнату застившей фигурой.

— А я давно жду, — сказала она, поднимая от рукоделья широкое, испещренное морщинками, однако во всем своем массивном облике скорее гладкое, а когда-то, должно быть, и красивое лицо.

Слова эти прозвучали совершенно непонятным и неуместным упреком, ведь К. и не думал ее приглашать. Поэтому он ограничился в ответ лишь кивком, сев на кровати, и Фрида тоже поднялась, но возле К. не осталась, подошла к креслу трактирщицы и стала там.

— Нельзя ли, госпожа трактирщица, — небрежным тоном бросил К., — все, что вы намереваетесь мне сказать, отложить на потом, до моего возвращения от старосты? У меня там важный разговор.

— Этот важнее, вы уж поверьте, господин землемер, — не согласилась трактирщица, — там, вероятно, речь всего лишь о работе, а тут о человеке, о Фриде, девочке моей, служаночке моей ненаглядной.

— Ах вон что, — отозвался К. — Ну тогда конечно, только я не пойму, почему бы не дать нам самим друг с другом все выяснить.

— Так это от любви, от заботы большой, — продолжала трактирщица, притягивая к себе Фриду, которая, стоя, ей, сидящей, едва доставала головой до плеча.

— Ну, раз Фрида питает к вам такое доверие, — сказал К., — тогда и мне нельзя иначе. Поскольку же Фрида недавно сообщила мне, что и помощники у меня, оказывается, верные, то, выходит, мы все тут среди своих. Коли так, могу сообщить вам, госпожа трактирщица, что нам с Фридой, я так считаю, лучше всего пожениться, причем как можно скорей. К сожалению, к глубокому сожалению, женитьбой этой я не смогу возместить Фриде всего того, чего она из-за меня лишается: места в «Господском подворье» и благосклонности Кламма.

Фрида подняла голову, в глазах у нее были слезы, от былого победоносного торжества в них не осталось и следа.

— Ну почему я? Почему именно мне такое выпало?

— Что? — в один голос переспросили К. и трактирщица.

— Совсем голову потеряла, бедная девочка, — сказала трактирщица. — Немудрено: столько счастья и несчастья враз свалилось.

И, словно в подтверждение этих слов, Фрида вдруг бросилась к К., стала его целовать, как безумная, словно, кроме них, никого в комнате нет, а потом, с плачем и все еще обнимая, упала перед ним на колени. Обеими руками гладя Фриду по волосам, К. спросил трактирщицу:

— Стало быть, вы одобряете мои намерения?

— Вы человек чести, — сказала трактирщица тоже со слезами в голосе, тяжко вздыхая и вообще как-то сразу, на глазах, подряхлев. Тем не менее у нее достало сил продолжить: — Надобно теперь обдумать известные ручательства, которые вы обязаны Фриде дать, ведь сколь ни велико мое к вам почтение, но вы человек чужой, пришлый, рекомендаций ни от кого не имеете, ваши домашние обстоятельства здесь неизвестны, так что ручательства нужны, вы и сами с этим согласитесь, дорогой господин землемер, сами же подчеркнули, сколько всего Фрида из-за отношений с вами и теряет тоже.

— Ну конечно, ручательства, разумеется, — проговорил К., — их, вероятно, лучше всего заверить у нотариуса, но и другие графские службы, возможно, еще вмешаются. Впрочем, до свадьбы мне непременно нужно уладить одно дело. Мне надобно переговорить с Кламмом.