Замок

— И все было бы в порядке, — продолжал К., — и мы могли бы расстаться; ты пошла бы к твоему господину Иеремии, которого ты, учитывая, что он простужен, наверное, еще со школьного сада, уже слишком надолго оставила одного, а я — в школу или, поскольку я теперь один и без тебя мне там делать нечего, — еще куда-нибудь, где меня принимают. И если я все еще медлю, то это потому, что у меня есть серьезные основания все-таки немного сомневаться в том, что ты мне рассказала. На меня Иеремия произвел прямо противоположное впечатление. Пока он был на службе, он приставал к тебе, и я не думаю, что служба помешала бы ему рано или поздно всерьез на тебя наброситься. Но теперь, с тех пор, как он считает службу законченной, положение изменилось. Извини, но я объясняю себе это следующим образом: с той минуты, как ты перестала быть невестой его господина, ты уже не представляешь для него такого соблазна, как раньше. Хоть ты и подруга его детских лет, но он, по-моему, — я понял его, собственно, только после нашего короткого разговора сегодня ночью, — придает не слишком большое значение подобным сантиментам. Я не знаю, почему он тебе кажется такой страстной натурой. Его образ мыслей мне представляется скорее даже чересчур трезвым. Он получил от Галатера какое-то, касающееся меня и, возможно, не слишком для меня радостное задание, его он старается выполнить с известной служебной страстью (которую я готов за ним признать, это здесь не такая уж редкость), сюда же относится и то, что он разрушает наши отношения; возможно, он пытался это сделать разными способами, один из них состоял в том, что он старался тебя завлечь своими похотливыми томленьями, другой — тут его поддерживала хозяйка — в том, что он сочинял басни о моей неверности; его замысел удался (не исключено, что этому помог и некий окружавший его ореол воспоминаний о Кламме), свой пост он, правда, потерял, но, возможно, как раз в тот момент, когда он уже в нем больше не нуждался, — и вот он пожинает плоды своих трудов и вытаскивает тебя из окна школы, но на этом его работа закончена, служебная страсть оставляет его, он чувствует усталость, он предпочел бы быть на месте Артура, который совсем не жалуется, а добывает себе похвалу и новые задания, но кто-то должен же был остаться, чтобы следить за дальнейшим развитием событий. Так что заниматься тобой для него просто несколько обременительная обязанность. Любви тут нет и следа, он мне прямо в этом признался; как возлюбленная Кламма ты для него, разумеется, достойна уважения, поселиться в твоей комнате и временами чувствовать себя маленьким Кламмом ему наверняка очень приятно, но это и все, сама ты теперь для него ничего не значишь; что он тебя здесь поместил — это для него только приложение к его главному заданию, а чтобы тебя не встревожить, он и сам здесь остался, но только временно, пока не получит новые известия из Замка и ты не вылечишь его простуду.

— Как ты на него клевещешь! — воскликнула Фрида и стукнула друг об друга свои маленькие кулачки.

— Клевещу? — подхватил К. — Нет, клеветать на него я не собираюсь. Я, может быть, к нему несправедлив, — да, это, конечно, возможно. То, что я о нем сказал, можно истолковать и иначе, совсем уж на поверхности это, разумеется, не лежит, но — клеветать? Ведь клеветать можно было бы только для того, чтобы бороться против твоей любви к нему. Будь в этом необходимость и будь клевета подходящим средством, я не задумался бы его оклеветать. Никто не мог бы меня за это осудить: он с помощью того, кто дал ему это задание, получил такое преимущество передо мной, что я, будучи совершенно один и предоставлен самому себе, имел бы право немного и поклеветать. Это было бы сравнительно безобидное и в конечном счете довольно беспомощное средство защиты. Так что не надо сжимать кулаки.

И К. взял руку Фриды в свою; Фрида попыталась отнять у него руку, но — с усмешкой и не прикладывая больших усилий.