Замок

— Очень просто, — сказал староста. — Дело в том, что в действительности вы еще ни разу не вступали в контакт с нашими инстанциями. Все эти контакты лишь кажущиеся, вы же вследствие вашего незнания здешних условий считаете их действительными. Теперь что касается телефона: взгляните, у меня, при том что уж я поистине имею достаточно дел с инстанциями, телефона нет. В трактирах и тому подобных местах — там он может сослужить хорошую службу, так же как, скажем, музыкальный автомат, большего он из себя и не представляет. Вы здесь уже звонили по телефону, да? Прекрасно, тогда вы меня, наверное, поймете. В Замке телефон, по-видимому, функционирует отлично; как мне рассказывали, там по телефону говорят непрерывно, что, естественно, очень ускоряет работу. Эти непрерывные телефонные разговоры мы в здешних телефонах слышим как шорохи и гудение, вы, конечно, их тоже слышали. Ну так вот: одни только эти шорохи и гудение — истинны и заслуживают доверия из всего, что нам передают здешние телефоны, все остальное обманчиво. У нас нет ни четкой телефонной связи с Замком, ни телефонной станции, которая бы соединяла по вызову; когда отсюда звонишь кому-нибудь в Замке, там звонят все телефоны нижних отделов или, точнее, все бы звонили, если бы почти во всех (я это точно знаю) не были отключены звонки. Но время от времени какой-нибудь переутомившийся чиновник чувствует потребность немного отвлечься, особенно вечером или ночью, и включает звонок — тогда мы получаем ответ, однако такой ответ, который не что иное, как шутка. Да это ведь и очень понятно. Кто же вправе претендовать на то, чтобы из-за своих маленьких частных дел врываться звонками в ход важнейших и всегда бурно протекающих работ? Я также не представляю себе, как может даже и чужак верить, что когда он звонит, к примеру, Сордини, то тот, кто ему отвечает, действительно и есть Сордини. Отнюдь, скорей всего, это какой-нибудь мелкий регистратор совсем из другого отдела. С другой стороны, конечно, может в один прекрасный день случиться и так, что позвонишь мелкому регистратору, а ответит сам Сордини. Тогда, правда, самое лучшее бежать от телефона прочь, прежде чем услышишь первое слово.

— Так я, конечно, на это не смотрел, — сказал К., — я не мог знать таких деталей, но большого доверия к этим телефонным разговорам у меня не было, и про себя я всегда понимал, что реальное значение имеет только то, что узнаешь или получаешь непосредственно в Замке.

— Нет, реальное значение, — сказал староста, прицепляясь к слову, — эти телефонные ответы обязательно имеют, как же иначе? Как может информация, которую сообщает чиновник из Замка, не иметь значения? Я уже говорил вам по поводу Кламмова письма: все эти высказывания не имеют официального значения, и когда вы приписываете им официальное значение, вы заблуждаетесь, — напротив, их приватное значение в смысле дружественности или враждебности очень велико и, как правило, больше, чем какое-то официальное значение когда-либо могло бы быть.

— Хорошо, — сказал К., — предположим, что все это так, тогда, следовательно, у меня куча добрых друзей в Замке, и если разобраться, то уже тогда, много лет назад, затея этого отдела с приглашением землемера была дружественным актом в отношения меня, а потом одно пошло цепляться за другое и кончилось тем, что меня, со скверной, разумеется, целью, заманили сюда и теперь угрожают выкинуть на улицу.

— Известная доля истины в ваших рассуждениях есть, — признал староста, — вы правы в том, что сообщения из Замка нельзя понимать дословно. Но ведь осторожность необходима везде, не только здесь, — и тем необходимее, чем важнее сообщение, о котором идет речь. Что же касается ваших слов о заманивании, то они мне совершенно непонятны. Если бы вы лучше следили за моими объяснениями, вы должны были бы уже понять, что вопрос с вашим приглашением сюда слишком сложен, чтобы мы могли здесь, в ходе одной маленькой беседы, его разрешить.

— Значит, остаемся при том, что все очень неясно и неразрешимо, вплоть до того, выкинут меня или нет.

— Кто бы осмелился вас выкинуть, господин землемер? — сказал староста. — Как раз неясность предварительного вопроса гарантирует вам самое вежливое обращение, просто вы, по-видимому, слишком впечатлительны. Никто вас здесь не удерживает, но это еще не значит «выкидывать на улицу».

— О-о, господин староста, — покачал головой К., — уж слишком все для вас, как я посмотрю, просто. Я перечислю вам кое-что из того, что меня здесь удерживает: жертвы, на которые я пошел, уезжая из дома; долгое тяжелое путешествие; небезосновательные надежды, которые я питал в связи с принятием меня здесь; полное отсутствие у меня состояния; невозможность теперь снова найти дома какую-то другую соответствующую работу и, наконец, не в последнюю очередь — моя невеста, потому что она здешняя.