Замок братьев Сенарега

«А ксендз силен! — подумал Бердыш, знавший толк в божьей службе. — Искусен от притчи к делу подводить, от чертей — к супостатам. Когда ж и до нас дойдет?»

— И вот, — поднял руку аббат, — один из верных оруженосцев наших рыцарей, охотясь среди скал, нашел странное темное масло и принес его братьям. Запахом мнимый елей сей был мерзок, но погруженный в него фитиль горел светло, словно в лучшем оливковом масле Галилеи. Возрадовались добрые братья и верные их послушники, стали наливать найденную оным воином густую жидкость в свои лампадарии, зажгли ее пред святыми ликами, пред животворным крестом, во храме своем и кельях. И стали жечь они каждодневно пред образом божиим то темное подобие масла, сочащееся из песков и скал. И не ведали, что извергнуто оно землею по велению диавола, что сие — коварный дар преисподней, подсунутый врагом человеческим на погибель им.

Тудор следил за тем, как, по ходу речи, преображается лик монаха. В глазах все чаще зажигались зловещие огоньки, черты становились все более острыми, все более хищным — оскал. О ком говорил ксендз, поминая дьявола? О лютом враге или давнем приятеле и пособнике?

— Вы уже поняли, о христиане, что стало далее с нашими воинами. — Монах со скорбью поник на возвышении. — Адский дух, исторгаясь незримо из нечистого пламени лампад, проникал в их помыслы, в их молитвы и дела. Адский дух ввергал их в соблазн, внушал подозрения к соратникам, недоверие и вражду. Пока не случилось неизбежное и страшное. Восстав, наущением нечистого, брат на брата, христовы воины перебили друг друга за единую ночь. И войско богомерзских сарацин, подойдя к твердыне, увидело пред собою оставленные без защиты стены и опустевший замок, в который и вступило без препон.

Аббат остановился, со значением глядя на замерших прихожан.

— Вы поняли уже, к чему сия притча в этих стенах, братья! — Доминиканец с новой силой взмахнул рукавами белой сутаны. — Подобно храбрым рыцарям — иоаннитам, вы построили в новой для вас земле непобедимую твердыню христовой веры. И сражаетесь на стенах сиих, и обращаете в бегство врагов. Но то — телесные вороги, братья! Помните ныне и присно о вороге главном, бестелесном и незримом! Помните в пустыне вашей о коварных его дарах. Учитесь отличать их от даров божиих, в изобилии ниспосылаемых верным в этих богатых, благословенных местах!

Монах на кафедре погасил злые огни в своих глазах, перевел дух.

— Подобно тем рыцарям, — продолжал отец Руффино почти спокойно, — вы вступили в неведомую пустыню, нет — в океан, воздвигнув в нем скалу крепкой веры. — Аббат поднял руки ко сводам церкви. — О ее подножие разбиваются ярые волны набегов и нападений. Но есть иные, опаснейшие волны, набегающие, вижу, на камень сей. Это волны ересей и схизм — гуситской, греческой, армянской. И злобные иноверия — магометово, моисеево. И поклонение идолам, еще остающимся, знаю, в неких глухих лесах, — монах указал на север неистовым перстом. — Я чувствую, — загремел снова во весь голос доминиканец, — я чувствую адский холод! Дьявол близок, дети мои и братья, здесь — как нигде, ибо его старые владения и вотчина — вокруг вас, везде!

Отец Руффино умолк, выпрямившись на своем возвышении, сверкая взором, — готовый к бою хоть с самим сатаной.

— Он подступит к вам, — продолжил монах, — с самых разных неожиданных сторон. Ибо елей диавола многолик и вливает его Сатана в одни лишь лампады. Ибо лгут мудрецы неверия, говорящие: человек рождается свободным. Человек всегда рождается орудием. Во чьи же руки он попадет — господни или диаволовы? выбор тут, истинно, за человеком. И в этом воля его — увы! — вольна. Но только в этом человек свободен, без права отвергнуть выбор, ибо третьего не дано!

А Мастер думал о том, что и речи эти для него не внове, и знал уже, к чему сейчас перейдет красноречивый посланец Рима.

— К вам подступят с речами о разуме, еще более опасными тонким своим коварством. — Мастер кивнул даже, так точно предвидел он ход проповеди доминиканца. — О природе и ее собственных силах, от бога якобы не зависящих, словно звон летит над полями не от колокола, чей язык приведен в движение набожною рукой. О законах вещественного мира, которые якобы призваны вы познать. Но не скажут при том, что мир сей — одна быстротечная видимость, а мы все — вечные жители иного, вечного мира. Потому еретичны, потому и преступны ложные поиски ложных мудрецов, о дети мои доверчивые, что ищут они истину не в боге самом, а в малом творении его — природе. Что увлекают они ложным поиском и мудростью простых разумом и духом сынов и дщерей церкви. Стократ преступнее они, че^ убийца и тать, ибо эти губят лишь свою душу, те же обрекают на худшую из погибелей сотни и тысячи душ!

«Уж не обо мне ли это? — думал Мастер. — Видел я где — то вправду этого фанатика, или просто они друг на друга все похожи?»     ,