Замок братьев Сенарега

Напротив главных ворот отливали шелком и золотом роскошные шатры Мухаммедовой ставки. Шах — заде каждое утро видел, как оттуда, далеко опережая свиту и янычарский конвой, вылетал на аргамаке молодой султан. Падишах метался вдоль кольца своих орудий, терзаемый нетерпением, заклинал, угрожал, молил. Иногда обещал; иногда, взъярившись, обрушивался на пушкарей, показавшихся нерасторопными, с железной палкой, с которой никогда не расставался в том походе.

— Большой турок спешит[66], — сказал Орхану тощий кондотьер Джованни, — Вашему брату, о принц, не терпится заполучить вас обратно, а заодно всех нас. Но мы не отдадим Большому турку, пока живы, его любимого старшего брата.

Генуэзец Джованни Джустиньяни, с полным правом носивший короткое прозвище Лонга[67], прибыл в Константинополь с самым многочисленным отрядом наемных ратников — семьюстами головорезов и был поставлен базилеем на этом, самом трудном участке обороны. Далее, справа и слева от них, стояли со своими воинами прочие начальники — братья — греки Троил, Антоний и Павел, царев родич Феофил Палеолог, немец Иоганн, генуэзцы Джеронимо, Леонардо и Эммануэле, островной грек Федор. Джованни и Орхан успели стать приятелями.

Шах — заде с интересом наблюдал за великой битвой, разыгрывавшейся со все большей силой. Ведь не было еще такого сражения ни в глубокой древности, ни в близкие века.

С одной стороны, было огромное войско, с другой — громадный город. Город без войска, ибо мало кто отважился бы назвать этим именем неполные восемь тысяч вооруженных его защитников. Дело неслыханное: люди, населявшие город, не обороняли его. Не пребывали, однако, и в бездействии — возбужденные толпы то носились от квартала к кварталу, то вновь устремлялись к храмам. Защищался, в сущности, сам город — гигантским, словно горная цепь, каменным поясом своих укреплений, защищался без помощи жителей — немногие воины лишь помогали древней громаде отбрасывать врага. Бились, правда, отчаянно, но только подсобляли стенам, имея каждый против себя по двадцать осман.

На четвертый день обстрела стены начали рушиться; но только внешние, трехъярусные. За ними сплошной скалой высился внутренний, четырехъярусный обвод. Но были и в этом поясе слабые места — обветшалые, пострадавшие от времени и непогоды участки, которые не успели вовремя укрепить. Бреши еще не появлялись, но стены начинали крошиться. В городе, со всех сторон от резанном от мира, все сильнее чувствовалась нехватка припасов. Угроза голода все зримее нависала над осажденным Константинополем.

Когда в укреплениях города появились первые осыпи, турки усилили обстрел. И вот на одной из батарей взметнулось к небу большое облако дыма, послышался гулкий взрыв, полетели во все стороны тела пушкарей. Это взорвалась первая из перегревшихся кулеврин. Полчаса спустя взлетела на воздух вторая, через четверть часа — третья. Султан, испугавшись за главную свою силу, приказал остановить огонь.

До следующего утра наряд осман безмолвствовал. В городе воскресла надежда. Но на заре пушки загрохотали снова. Вскоре стало известно: венгр Убран придумал после выстрела заливать в их жерла оливковое масло. Тысячи кувшинов драгоценной смазки стали поступать в турецкий лагерь из Галаты, от услужливой генуэзской общины. Предсказание Орхана начало сбываться.

Стены города, однако, продолжали держаться. И Мухаммед погнал своих рабов на приступ. Но многие гибли в необъятных рвах. Обороняющиеся били осман из камнеметов, арбалетов, пищалей, пронзали стрелами из луков, поражали дротиками. На головы нападающих лили кипяток и горячую смолу. Где удавалось приставить лестницы, их отталкивали, сбрасывая наземь вместе с гроздями воинов. Местами под стенами вспыхивали нестерпимо яркие столбы пламени, в которых корчились еще живые тела, — это наступающих жгли греческим огнем.

Османы повели подкопы. Но мины, заложенные в них, не взрывались. На воздух взлетел лишь один, — не добравшись, однако, до стены; это была взорвана под ним. мина во встречном подкопе, подведенном германцем Иоганном и его людьми.

К городу, под рев осман, двинулись гигантские, выше стен, осадные башни на тяжелых колесах. Их бревенчатые остовы покрывала броня из толстых дубовых досок, а поверх нее — тройной, поливаемый водою слой из крепких бычьих шкур. Подвижные вежи были набиты аскерами, готовыми броситься на стены с их верхних площадок, по перекидным мосткам. Но греческий огонь, не боявшийся воды, превращал могучие башни в факелы, одну за другой.

То тут, то там в линии осаждающих внезапно начиналось замешательство. Это совершали, увидев с высоты слабое место в турецких порядках, смелые вылазки ратники царя Константина. Защитники налетали на осман, рубили зазевавшихся аскеров, уводили их в полон. Султан бесновался, бил тяжелым жезлом по бритым головам своих воинов. В осаде прошло полмесяца, а желанная победа все еще не была видна. Мухаммед, пав духом, начал уже думать об отходе.