Замок четырех ветров

Записав данные обо мне, Оскар Викентьевич приступил к допросу.

– Итак, что конкретно вы имеете сообщить по поводу убийства вашей матери, которое произошло сегодня около одиннадцати вечера в саду собственного дома госпожи Арклис в Либаве, по Улиховской улице?

– Человека, который убил мою мать, зовут Феликс Фабиан, – решилась я. – Он был актером, а сейчас живет в гостинице «Петербургская», где также проживает его нынешняя любовница, графиня Рейтерн.

Августин Каэтанович приподнял брови, но ничего не сказал. По-моему, он был уязвлен тем, что я утаила от него настоящее имя Кристиана.

– Могу ли я узнать, какие у вас основания подозревать господина Фабиана? – осведомился Оскар Викентьевич, устремив на меня пытливый взор.

– Самые веские. Дело в том, что…

Я замялась. Если бы я сейчас стала рассказывать историю подмены Кристиана Рейтерна, это заняло бы полночи, а мне хотелось, чтобы человек, убивший мою мать, был схвачен как можно скорее.

– Если вы арестуете его, – поговорила я наконец, – то узнаете немало интересного. Боюсь, что это не первое убийство, в котором он замешан. И у меня есть все основания полагать, что сегодня он совершил преступление по настоянию графини Рейтерн.

– Вы не хотите выразиться яснее? – спокойно осведомился Оскар Викентьевич, записав мои слова.

Но тут в комнату вошел мой отец, за которым следовал бледный Саша.

– Послушайте, – воскликнул отец, – это просто невыносимо… Вы допрашиваете мою дочь – зачем? Она ничего не знает! Она сидела в саду с друзьями, когда какой-то сумасшедший грабитель…

– Которому, разумеется, понадобилось лезть именно в дом, где проходит шумный вечер с фейерверком, – мягко ввернул Оскар Викентьевич и сердечнейшим образом улыбнулся. – Скажите, имя Феликс Фабиан вам говорит о чем-нибудь?

– Впервые слышу. А кто это?

Оскар Викентьевич покосился на меня и, видимо, приняв какое-то решение, протянул мне протокол и ручку.

– Полагаю, Анастасия Михайловна, вы знаете, что говорите… Прошу вас, подпишите показания, и можете идти.

Совершенно сбитая с толку, я криво расписалась и поднялась на ноги.

– А мама… как же она…

– Вам отдадут тело, – сказал Оскар Викентьевич, – после всех необходимых процедур.

– Но я даже не успела рассказать вам…

– Полно, Анастасия Михайловна, полно, – мягко промолвил полицейский. – Я человек понятливый. Не беспокойтесь: мы проверим ваши сведения, и если окажется, что вы правы, мы его задержим. В любом случае, если вы нам еще понадобитесь, я приеду к вам сам или вызову вас для беседы.

Только когда мы с отцом и Сашей возвращались домой на экипаже, который нам дал Юрис, до меня дошло, что полицейский решил, что все произошло из-за любовного треугольника. Дочь знала о нем, потому что сразу же назвала имя убийцы и его возможной сообщницы, а муж, как водится, ничего не подозревал.

– Боже мой! – простонала я и заплакала.

Утром, через час после того, как отец ушел на работу, в дверь позвонил взволнованный Августин Каэтанович, и прислуга проводила его в мой кабинет, потому что в гостиной лежал Саша, который чувствовал себя неважно.

– Они арестовали его? – спросила я без всяких предисловий.

– Да. Но он оглушил полицейского и бежал.

– А оружие нашли? То, из которого застрелили мою мать?

– Пока нет, но хозяева «Петербургской» очень недовольны. Полиция допрашивает графиню Рейтерн, ее сына и прислугу гостиницы. Я должен был сегодня ехать обратно в Шёнберг, но не хочу оставлять вас одну. Вы уже рассказали отцу, в чем дело?

– Я не успела… Он был просто раздавлен тем, что случилось, а я не вынесу, если он начет меня обвинять.

– Послушайте, панна Анастасия, – произнес Августин Каэтанович после паузы, – я вам скажу кое-что, что мне самому не нравится, но… в жизни никуда от этого не деться. Хорошие люди проигрывают злу именно потому, что они хорошие. Чтобы успешно противостоять злу, надо быть еще хуже, чем оно. Вы не такая, и ваш отец не такой. Вы случайно попали в их паутину, и… случилось то, что случилось. Мне очень жаль вашу мать, поверьте. Прошло бы какое-то время, она бы успокоилась, смирилась, и вы бы наладили отношения. – Я всхлипнула. – Она была несчастна и срывала свое несчастье на вас, если можно так выразиться. Но вы ни в чем не виноваты перед ней.

– Я говорила ей ужасные вещи, – сказала я сквозь слезы, – и это я отдала ей шаль, из-за которой ее в сумерках перепутали со мной… Мне надо было пойти в полицию, как только я поняла, что графиня Рейтерн и этот мерзавец – преступники!

– А в полиции вас бы выслушали, но ничего бы делать не стали, – проговорил Августин Каэтанович. – Решили бы, что раз вы пишете книги, у вас слишком бурное воображение. Этот молодчик сбежал бы в Германию, и осталось бы только ваше слово против слова графини. А уж она, конечно, заявила бы, что вы возводите на нее напраслину и что тот, кого вы видели в Фирвиндене, ее настоящий сын.

– Но моя мать осталась бы жива! – вскинулась я. – Как вы не понимаете!