— Вся деревня рядом с королевским замком заросла колючей лозой и люди не знали от неё покоя. А Соллей всё говорила с людьми и говорила, и так жалко ей стало людей, что она хочет им помочь, но только хуже делает, что словила она покрасневший Синяк и горько заплакала, — Киая взяла в руки из банки своего светлячка и Сеамни почувствовала, что что-то пронеслось мимо, какое-то заклятье. Синяк стал краснеть. Так же стали краснеть Синяки и остальных детей, которые так же взяли своих светлячков в руки. — Соллей так сильно хотела помочь людям, что синяк вместо того, чтобы покраснеть совсем порозовел, — она глянула на свои руки. — Мой не порозовел. О, Ариша, прекрасно, твой Синяк порозовел! И твой, Гур, и у тебя тоже, и твой тоже. А твой стал красным, выпускай его быстрее, он сам улетит. Ничего, не плач, в следующем году у тебя обязательно получится. Ты же знаешь, как себя вёл, — мальчик стоял красный, как и улетавший из его рук покрасневший Синяк, будто его отчитывали. — Будешь маму слушаться и твой Синяк тоже розовым станет.
Она окинула всех взглядом, своего красного Синяка она выпустила, открыв предварительно форточку.
— Соллей вначале не поверила, — продолжила тем временем Киая, но дети уже отвлеклись. Лишь пара девочек продолжали её слушать. — Она выпустила розовый шарик из рук, а тот упал в землю и пророс красивой и длинной ветвью, которая пахла ароматно, да так, что люди сразу захотели её съесть. Они попробовали её и им понравилось, так появился хлеб Соллей. И Соллей тогда заповедала, что никто добрый сердцем не останется голоден, а у злых дома порастут колючками! — закончила она. — Идёмте, я помогу вам их посадить.
Киая закуталась в плащ, помогла одеться детям, Сеамни тоже оделась, и всей гурьбой они пошли по домам. Дети показывали дорогу до своего дома, споря, к кому пойдут первыми. Тот, к чьему дому подходили, звал родителей, а потом на заднем дворе ребёнок ронял своего светлячка, а светлячок и вправду проваливался под землю, и Сеамни чувствовала, как внутри начинала твориться магия, происходили сложные схемы трансформации, в которых участвовала сама земля, и как прямо на глазах прорастал, пробиваясь из-под лежащего снега, маленький стебелёк, увенчанный зелёным листиком. Как он не замерзает здесь?
Процессия шла от дома к дому, пока не закончилось ни одного розового светлячка, а над их головами летели красные огни, облетая деревню в несколько кругов и скрываясь из виду ближе к Ведьминому лесу или к полю с муньками.
— А что с красными? — поинтересовалась Сеамни.
— Они станут колючками, как бы отражением злой натуры, всего зла, которое было причинено за год, — развела руками Киая.
Дети столпились около двух эльфиек, желая продолжения.
— Прошло время, умер король, а потом умерла и Соллей. Люди стали горевать по ней и в один прекрасный миг, когда скорбь их достигла Обетованного, Творец сжалился над ними и сделал один из ростков золотым. Вместо листика у него был цветок, который отцвёл, потом свернулся, а когда развернулся, на нём сидела маленькая фея. Она сказала: «не плачьте, я ваша Соллей» и стала у них королевой.
— А это правда всё, то что Вы рассказываете, тётя Киая? — спросил один из мальчиков, тот, что уже в третий раз слушал эту историю.
— Кто знает… — пожала плечами лунная эльфийка. — Мне её рассказала моя мама, а ей моя бабушка, а бабушка говорила, что видела всё своими глазами. А как оно было мне не узнать никогда. И тебе, — она коснулась пальцем носа парнишки, тот смущённо отвернулся.
Зима трещала холодом и снегом, луна Синюшка показалась на небе, озаряя деревню оттенками голубого. Тут и там синее переливалось в красное и улетало в небо. На улицу выбрались аэльи из своих домов и не смотря на мороз семьями созерцали это зрелище.
Наступил четвёртый год Безымянного мира.
Леголас как обычно ушёл на охоту ещё до того, как стало светать. Светать стало, к слову сказать, довольно поздно. Сеамни совершила утреннюю медитацию пока Кирилл спал. Парень с самого Пандемониума привязался к эльфийке и не желал отвязываться. Сеамни против не была, хотя каких-то нежных и тёплых чувств к этому ребёнку не испытывала, из-за чего даже ощущала себя странно, будто в ней что-то умерло, или поломано. Она ловила себя на мысли, что ни к одному живому существу ничего не чувствует, кроме Леголаса, Гарри и, как ни странно, Нинтра. Первого, она почти была уверена, она любила, второму была благодарна, третий её бесил. К остальным она была одинаково нейтральна.
Раздался треск открывающегося портала. Сеамни даже испугаться не успела, как появился Гарри в майке и штанах, с голыми пятками, хотя на улице было очень холодно, лежал снег и дыхание превращалось в клубы замёрзшего пара.
— Фух, попал-таки, — выдохнул он и заулыбался.
Его лицо с каждым днём становилось всё краше. Через всю правую сторону красовался ожог с мясом вместо кожи, волосы на голове росли только пучками, нос оставался кривым, но уже не было в чертах его лица того отталкивающего, тошнотворного.