Замок Ист-Линн

Со времени описанных событий прошел почти год. Леди Изабель Карлайл провела его на континенте, привычном убежище беглецов, подобных ей, то переезжая из одного города в другой вместе со своим спутником, то живя на одном месте в полном одиночестве. В общей сложности половину этого времени он провел без нее, главным образом, в Париже, где он бывал по своим делам и ради собственного удовольствия. Вы спросите, как жила леди Изабель? Именно так, как и следовало ожидать: с ней случилось то, что происходит, когда знатная женщина с высокими принципами падает со своего пьедестала. С той самой злосчастной ночи, когда она покинула свой дом, леди Изабель не знала ни единой минуты счастья или хотя бы покоя. Она как в омут бросилась в минуту ослепления, и вместо райского сада, обещанного ей сладкоголосым искусителем, на который, впрочем, она едва взглянула, так как не это было ее побудительным мотивом, оказалась в мрачной бездне, из которой ей никогда, никогда не суждено было вырваться. Уже в час своего бегства она поняла, что натворила: чувство вины не казалось таким страшным на расстоянии, но вблизи ужаснуло беспросветной чернотой, в которую погрузило ее душу, горьким раскаянием и непреходящей болью.

Ах, читательницы — леди, жены, матери, — поверьте мне! Если Вы когда-нибудь поддадитесь искушению покинуть свой дом, таким же будет и ваше пробуждение. Какие бы испытания ни выпали на вашу долю в семейной жизни, даже если они кажутся невыносимыми в минуты душевной слабости, решитесь выдержать их, падите на колени и молите Всевышнего, чтобы он ниспослал вам сил для этого; молите о терпении, о силе противостоять демону, который будет искушать вас к бегству: лучше терпеть до самой смерти, чем поплатиться добрым именем и чистой совестью, ибо можете не сомневаться: в противном случае, если вы поддадитесь искушению, жизнь станет для вас хуже смерти.

Бедняжка! Бедная леди Изабель! Она пожертвовала мужем, детьми, репутацией, своим домом — всем, что является наиболее важным для женщины, не выполнила свой долг перед Богом, сознательно нарушила его заповеди ради такой ничтожной цели, как бегство с Фрэнсисом Ливайсоном. Ко, как только она почувствовала, что обратной дороги нет, пришло раскаяние. Даже в первые дни после своего отъезда, в мимолетные мгновения страсти, когда, казалось бы, голос совести должен был умолкнуть хотя бы на мгновение, он все равно жалил ее душу; она знала, что в будущем, с этим мужчиной или без него, ее ждет лишь темная пучина жестокого возмездия. Возможно, не ко всем согрешившим женам сразу же приходит раскаяние, как к леди Изабель Карлайл — разумеется, мы имеем в виду женщин, занимающих в этой жизни достаточно высокое положение. Леди Изабель была наделена чрезвычайной щепетильностью, природным сознанием того, что есть добро, а что — зло: о подобных натурах и не подумаешь, что они способны согрешить, так что, если бы не прискорбное заблуждение, подогревавшееся капитаном Ливайсоном, будто ее муж любит Барбару Хэйр и они вдвоем обманывают ее, она никогда не позволила бы себе забыть свой долг. Раскаяние поселилось в ее душе как огненный призрак, чтобы, являясь вновь и вновь, заставлять ее страдать всеми фибрами души до конца дней своих. Насмешки, которые обрушил на нее свет, всеобщее пренебрежение, которое отныне стало ее уделом, ибо она заслужила его, не могли не сказаться на ее сломленном духе. Однажды июльским утром, месяцев десять — десять с половиной спустя, леди Изабель вышла к завтраку. Они в это время жили в Гренобле, где остановились, будучи в Савойе проездом из Швейцарии, по прихоти капитана Ливайсона. Он снял меблированную квартиру неподалеку от Плас Гренет. Это был старый, продуваемый всеми ветрами дом, в котором было множество дверей, окон, дымоходов и шкафов; он заявил, что останется в этом доме. Леди Изабель, протестовала; она хотела ехать дальше, туда, где до них быстрее доходили бы известия из Англии. Однако теперь ее воля ничего не значила. Сейчас она казалась бледной тенью прежней Изабель. Читатель, помнишь ли ты, какой больной она выглядела, когда предприняла поездку на курорт вместе с мистером Карлайлом? Тебе следовало бы посмотреть на нее теперь: несчастье меняет человека куда сильнее болезни. Лицо ее было бледным и изможденным, руки стали сухими и тонкими, глаза ее, с черными тенями вокруг, запали, как озера, иссушенные зноем, имя которому — тревога. Человек, не знавший ее, мог бы счесть это признаком недуга; сама она прекрасно понимала, что виной всему — ее разбитое сердце. Время было довольно поздним для завтрака, но для чего, скажите на милость, ей было рано вставать: для того, чтобы убить еще один нескончаемый день? Она вяло присела за стол, когда слуга капитана Ливайсона, француз, которого он нанял в Париже, внес в комнату два письма.

— Газеты есть, Пьер? — спросила она.

— Нет, миледи.