— Абсурд, Изабель! Не добавляйте к Вашим прежним ошибкам грех романтизма. Зарабатывать на жизнь — ну конечно же! Я предоставлю то, что Вам потребуется для нормальной жизни. И никаких возражений: я же говорил Вам, что действую за Вашего отца. Вы полагаете, он оставил бы Вас, чтобы его дочь голодала или в поте лица зарабатывала свой хлеб?
Упоминание об отце задело сокровенные струны в ее душе, и слезы буквально хлынули из глаз.
— Я полагала, что смогу заработать уроками, — рыдая, сказала она.
— И сколько же Вы полагаете зарабатывать таким образом?
— Немного, — ответила она упавшим голосом. — Может быть, сто фунтов в год: я неплохо пою и музицирую. Думаю, эта сумма обеспечила бы нас, даже если бы я работала только днем.
— Да уж, вот это было бы «обеспечение»! Вы будете получать столько же раз в три месяца.
— Нет-нет! Я не заслуживаю этого. Я не могу это принять. Я потеряла право просить о помощи.
— Только не у меня. Итак, не имеет смысла волноваться понапрасну, поскольку я уже принял решение. Я никогда по своей воле не откажусь выполнить мой долг, а в данном случае я считаю это моим священным долгом. По возвращении я немедленно распоряжусь, чтобы Вам выделили четыреста фунтов в год, с получением ежеквартально.
— Ну хотя бы половину, — повторила она, сама прекрасно понимая, сколь бесполезно спорить с лордом Маунт-Северном, когда речь идет о такой возвышенной материи, как «долг».
— Я назвал сумму, Изабель, и не урежу ее. Начиная с сегодняшнего дня, Вам каждые три месяца будет выплачиваться по сто фунтов. Не считая вот этого, — продолжил он, выкладывая на стол несколько банкнот.
— Ну право же, у меня имеется некоторая наличность, — взмолилась она, густо покраснев от такой незаслуженной, по ее мнению, доброты, ибо никто в целом свете не был о ней более низкого мнения, чем она сама. — Бога ради, заберите деньги: Вы слишком добры ко мне.
— Я не знаю, что Вы называете наличностью, — ответил граф, — однако же Вы только что сообщили мне, что продаете свои «безделушки», чтобы иметь средства на жизнь. Возьмите же банкноты, Изабель: это всего лишь небольшая сумма на первое время. У Вас есть долги!
— О, нет!
— И не делайте их, пожалуйста, — посоветовал граф, поднявшись, чтобы откланяться. — Вы могли бы посылать мне весточку время от времени, Изабель.
— Что говорят обо мне в свете? — прошептала она, набравшись смелости. Она часто задавала себе этот вопрос.
Лорд Маунт-Северн ответил не сразу, возможно, удивившись, что она может спрашивать об этом.
— То же самое, что Вы сказали бы в давно минувшие дни о человеке, пошедшем по такому пути. А Вы чего ожидали?
И в самом деле, чего? Она стояла неподвижно, с бешено стучавшим сердцем и лицом, которое было сама покорность. Граф, прощаясь, взял ее руку в свою, затем повернулся и удалился.
Лорд Маунт-Северн, при всей своей строгости и бескомпромиссности, был, однако, человеком весьма добрым и совестливым. С того самого момента, как ему стало известно о роковом шаге, который сделала леди Изабель, он более, чем когда-либо, осуждал поведение своей жены, которая, как он полагал, навязала Изабель м-ру Карлайлу. Короче говоря, он считал свою жену основной, хотя и отдаленной причиной этого несчастья. Нельзя сказать, чтобы он недооценивал вину самой леди Изабель: скорее наоборот. Именно поэтому, не меньше, нежели в силу кровного родства, он считал своим долгом позаботиться о ней в дни ее позора и несчастья.
Сюзанна проводила его к двери и долго смотрела ему вслед, думая, что за «бравый месье англичанин» навестил их, и какое, должно быть, удовольствие получила миледи от встречи с другом, нарушившей монотонность ее грустного и одинокого существования. Сюзанна не сомневалась, что этот визит не иначе как подвигнет миледи на то, чтобы извлечь на свет божий ее чудесные платья, и что первые слова, которые она услышит, явившись перед своей хозяйкой, будут, конечно же, касаться этой животрепещущей темы.
Граф Маунт-Северн вернулся в Hotel des Ambassadeurs, отобедал и, переночевав в этом гостеприимном месте, покинул его на следующее утро, чтобы вернуться к шумным удовольствиям цивилизованной жизни. А леди Изабель осталась одна в своей комнате, одна-одинешенька навеки.
Глава 13
ОПЛОШНОСТИ БАРБАРЫ
Вообразите себе солнечный летний день пополудни. Точнее сказать, вечер, ибо яркие солнечные лучи уже отнюдь не отвесно падали на внушительных размеров сад судьи Хэйра, и уже наступило время чаепития, семь часов. М-р и миссис Хэйр сидели за столом вместе с Барбарой; казалось, вся жизнь этого семейства представляет из себя нескончаемую трапезу: если не завтрак — так ленч, если не ленч — так обед, а если не обед — так чаепитие.
Барбара сидела заплаканная, поскольку судья в этот момент бранил ее, а бедная миссис Хэйр, соглашаясь с супругом (как, впрочем, она поступила бы даже в том случае, если бы он предложил поджечь дом и самой сгореть живьем) и в то же время сочувствуя дочери, беспокойно ерзала в кресле.