Замок из песка

— А что? В Прагу не повезем, если у тебя там что-то серьезное. А к следующим гастролям как раз до ума доведем.

— Медленно, но верно я превращаюсь в балласт труппы. — Алексей невесело усмехнулся. — В мешок с песком. Знаешь, такие на воздушных шарах держат и в случае чего — выбрасывают.

Я с улыбкой покачала головой. У Иволгина, похоже, начинался очередной приступ комплекса неполноценности, и спорить с ним сейчас было бесполезно.

До кабинета травматолога он допрыгал на одной ноге, опираясь на мое плечо, а вышел оттуда, сильно прихрамывая и мрачно хмурясь. Нога его была туго забинтована и почти не гнулась.

— Ну что? — спросила я тревожно, опять подставляя ему плечо.

— А, ничего хорошего! — Алексей отмахнулся и самостоятельно похромал к выходу.

До дома мы добрались на такси. По лестнице поднимались, наверное, полчаса. До дивана я опять тащила его на себе, сама расстилала постель, сама помогала ему раздеться. Иволгину все еще было плохо. Он то и дело бледнел и покрывался испариной.

— Посиди со мной, — попросил он, прикрыв глаза. Я села рядом и погладила его холодную руку. — Добрый дядя травматолог сказал, что оперировать надо, а потом с полгода восстанавливаться.

Это уже было серьезно.

— Точно оперировать?

— Точно. Что-то там то ли с суставом, то ли с мениском. И в двадцать пять лет бы само не зажило, а уж в тридцать пять — тем более…

Свет торшера падал на лицо Алексея, делая его почти иконописным. А я с тревогой смотрела на синеватые тени, залегшие от крыльев носа к уголкам губ.

— Совсем плохо?

— Да нет, — он, поморщившись, приподнялся на локтях, — просто грустно все это… Грустно, да, Насть?

Я неуверенно пожала плечами. Ситуация и в самом деле складывалась невеселая. К чертовой матери летело не только «Лебединое озеро», но и вообще его контракт. А соответственно, и мой тоже: замечательная репутация Серебровской пока еще никак не подтвердилась, зато позор с «Жизелью» помнили все… Может, меня, конечно, и взяли бы обратно в северский Оперный, но уехать из Москвы — означало навсегда потерять Антона!.. Впрочем, я и так его потеряла много дней назад…

Иволгин же тем временем начал осторожно поглаживать мое бедро.

— Настенька, милая, не уходи сегодня! Тем более не на кухне же тебе спать?

— А почему бы не на кухне?! — Я поспешно отстранилась.

— Потому что мы — взрослые люди. Потому что ты, может, и не любишь меня уже, но я тебе до сих пор нравлюсь… А если ты не останешься, я сам уйду на кухню, а тебя совесть замучает, что инвалид спит на холодном полу.

Он попытался весело улыбнуться, но получилось это довольно посредственно.

— Леш, успокойся и спи! — Мне почему-то было ужасно неловко. — Мы с тобой уже все решили и перерешать не будем… А на полу спать теперь моя очередь: за место у форточки буду с тобой драться. Сделал из меня курящую Серебровскую, теперь вот и радуйся!

Иволгин по-шутовски кивнул и покорно сполз на подушку. Я поправила торшер и вышла из комнаты. И уже у порога услышала:

— Ты и в самом деле становишься похожа на Серебровскую. Только чем, пока не пойму…

Ночью он сильно стонал, а утром попросил сбегать в аптеку. Рецепт, выписанный травматологом, у меня забрали, взамен дали упаковку ампул и коробочку таблеток. С ампулами и одноразовым шприцем Алексей закрылся в ванной.

— Ну, тогда до обеда, да? — крикнула я от порога. — Вернусь, что-нибудь приготовлю.

— Почему до обеда? — Он появился на пороге немного бледный, но совершенно спокойный. Закинул в рот несколько таблеток, поморщившись, проглотил. — Я тоже с тобой иду. Сегодня с бинтом на колене поработаю, а завтра — посмотрим… И еще, у меня к тебе одна просьба: про сустав и операцию никому не рассказывай, ладно?

— А ты уверен, что поступаешь правильно?

Алексей пожал плечами, осторожно ступил на больную ногу и произнес:

— Уверен…

* * *

С тех пор он и в самом деле не пропустил ни одной репетиции. Глотал таблетки, стиснув зубы, сам себе обкалывал колено, и работал, работал… Впрочем, с ногой, по-моему, делалось не лучше, а только хуже. Но и для Лобова, и для всей остальной труппы это был вывих. Просто легкий вывих.

— Почему ты не скажешь, что там у тебя такое? — спросила я как-то, наблюдая за иглой шприца, входящей в бледную кожу. — Тебе бы нагрузки снизили, полегче бы стало… Так же невозможно дальше!

— Почему невозможно? — Иволгин вытащил шприц и прижал к колену кусок ваты, смоченный в водке. — Очень даже возможно. С партией я справляюсь? Справляюсь! Тебя поднимать могу? Могу!..

— Но ведь процесс-то в суставе идет! Может, лучше признаться Лобову? Ну что он тебе сделает? Казнит?

— Контракт разорвет!.. Ты не понимаешь, Настя, нет? Вот эти самые медицинские показания — стопроцентная гарантия того, что меня отсюда вышибут. Официально мне танцевать нельзя. Вообще. Даже в кордебалете!

Я вздохнула, поправила воротник водолазки и села на подоконник. Там, за окном, весь в алом и золотом, шелестел парк, гуляли дети с пластмассовыми лопатками, пересмеивались молоденькие девушки в кашемировых свингерах. Там шла нормальная, человеческая жизнь. А в нашем доме в последнее время царила серая, непроглядная тоска.