Замок из песка

— Наверное, что-нибудь связанное с тем мужчиной, который на меня… То есть на которого я похож?

Я снова промолчала. Он задумчиво потеребил край моего одеяла, а потом произнес:

— Настя-Настенька, ты еще очень молоденькая… На сколько я старше тебя? Лет на шесть, наверное?

В его устах цифра «шесть» прозвучала внушительно и солидно, а мне как-то отстраненно подумалось, что Иволгин старше меня, наверное, на все тринадцать.

— Так вот, о чем я хотел сказать?.. Все это проходит. Помнишь, у царя Соломона на кольце было написано: «И это пройдет»?.. С тебя, кстати, можно было бы писать Суламифь. Только она была рыженькая, а ты…

— Уйди! — коротко попросила я, подтягивая одеяло к подбородку.

— …И у меня была своя рыженькая. Своя Суламифь. А когда она… В общем, мне тоже казалось, что это никогда не пройдет…

— А что случилось? — Вопрос вырвался у меня скорее машинально. Но, видимо, Сашенька не напрашивался на него, потому что, прежде чем ответить, едва слышно вздохнул и сухо хрустнул костяшками пальцев. Тени качающихся за окном деревьев теперь метались по его лицу странно и тревожно.

— Ее звали Регинка. Она была татарочка. Такая вот история про Региночку… — Он старался говорить спокойно и даже весело, но в голосе явственно слышалась давняя, но не позабытая горечь. — А мне тогда было лет восемнадцать, что ли?.. Да, перед самой армией… Регинка такой дикой казалась все время, прямо как ты. Я, поверишь, не знал, что она сделает в следующую секунду — приласкает меня или огреет сковородкой по голове. Мама моя очень не хотела, чтобы я у нее жил. Да и отец был против. «Ты сопливый еще, — говорил он. — Жизни не знаешь. Женщин не видел. Сколько их еще будет, в тысячу раз лучше». Но я горел желанием жениться, причем немедленно, пока налысо не обрили и не запихали в солдатские сапоги. А Регинка все чего-то боялась, все тянула, хотя была старше меня на четыре года. И вот однажды призналась: муж первый с ней, оказывается, развелся, потому что врачи сказали, что детей у нее никогда не будет. Боялась она такое приданое мне на шею вешать…

Я осторожно выбралась из-под одеяла и села, подтянув колени к подбородку. Слушать лежа и дальше казалось мне просто неприличным.

— …Я, естественно, заявил ей, что возьмем кого-нибудь из детдома. Она вроде согласилась, но свадьбу попросила отложить до моего возвращения. А когда меня уже забирали, побежала за поездом и запнулась… И самое-то кошмарное, что я даже не видел, что случилось: ну, запнулась и запнулась, вагон дальше поехал. А, оказывается, у нее кровотечение, выкидыш… В общем, в больнице сказали, что это был единственный шанс, но ребенка спасти уже невозможно. Регинке всю беременность полагалось на кроватке под капельницей лежать и соки витаминные пить…

— И что потом? — спросила я одними губами.

— А потом? Потом было вообще странно. Она татарочка была, настоящая. А тут вдруг приняла христианство и ушла в православный монастырь. Далеко, в тайгу… Ты похожа на нее. Немножко…

Он сидел на краю дивана, обхватив голову руками, и думал не обо мне, о своей потерянной Регинке. И никто на свете не хотел сейчас думать о нем. Даже мне чудилось нечто кощунственное в том, чтобы впустить в свое сердце кого-то, кроме Иволгина. А у Иволгина была своя блондинистая жена с длинными, словно у коровы, ресницами и растущими от ушей ногами. Свой маленький черноволосый мальчик в джинсовом комбинезоне и полосатой водолазке. Его было кому пожалеть, и он ничего не хотел знать о моем существовании…

Моя рука коснулась Сашенькиных теплых волос почти машинально. И, наверное, так же машинально он перехватил ее у запястья и поднес к своим губам. Потом погладил мои колени под ночной рубашкой, слегка сжал их и снова отпустил, словно заставляя себя остановиться. И тогда я поцеловала его плечо, неловко ткнувшись носом куда-то в ключицу. А он попросил:

— Сними, пожалуйста, фотографию со стены. А то мне кажется, что нас трое…

И ни один мускул на моем лице не дрогнул, когда я зашвыривала портрет с обрывками скотча за подлокотник дивана. Хотя внутри все клокотало от ярости и мстительной злобы.

— Какая же ты худенькая, просто тростиночка! — прошептал Сашенька, обнимая мои бедра и приникая к ним щекой. — Ну, все правильно — балериночка! Балеринки и должны быть такими… А ножки-то, ножки! Боже мой!

Его руки порывисто и жадно обнимали мои колени, а я продолжала стоять на диване, словно изваяние, упираясь ладонью в холодную стену и непроизвольно поднимаясь на пальцы.

— Ну что ты замерла? — почти простонал он. — Иди ко мне, зайка!

— Я не зайка, — сипло проговорила я. — И я ничего не умею…