Замок из золотого песка

– Ну, ты загнула, Марья – убил… Он сам на приисках работал! Что гадать? Не дело это, пойду сам спрошу. Леха, давай вместе, а? – отчим кивнул на дверь и вдруг замолчал. Я обернулась – в гостиную входил доктор.

– Что с отцом?! – подскочил к нему Семочка.

– Никодим Семенович скончался, – произнес Иван Павлович. – Время смерти – четырнадцать часов сорок две минуты.

– Не успели, – констатировал Алексей. В комнате стало тихо, только тикали часовые стрелки.

– Вот заключение о смерти, карта больного, паспорт. Позвоните в эту похоронную контору, Семен Никодимович, – доктор протянул визитку отчиму. – Там нормальные ребята работают, не хапуги.

– Спасибо вам, Иван Павлович. Я сначала – к отцу. Леша, ты со мной?

Алексей молча кивнул.

– Марья Семеновна, проводите меня, – попросил доктор.

Я с готовностью поднялась из-за стола.

– Вы мне хотели что-то сказать, не так ли? – спросила я Ивана Павловича, когда мы подошли к автомобилю с надписью «Амбулатория» на боковых дверцах.

– Да, вы правы. Последними словами Никодима Семеновича были: «Прости, Александра». Это же имя вашей мамы, верно?

– Да, – подтвердила я.

– Мне показалось странным, что человек перед смертью думает не о своих сыновьях, а о жене одного из них.

– Может быть, он имел в виду какую-то другую женщину? – в раздумье произнесла я.

– Возможно. Но я бы на вашем месте немного покопался в прошлом ваших ближайших родственников, – посоветовал доктор, садясь за руль автомобиля.

Я закрыла ворота, но возвращаться в дом не спешила. Нужно сказать, слова Ивана Павловича меня удивили. Дед с мамой, по ее утверждению, обращался бережно, но о каких-то особенно теплых отношениях речь, конечно же, не шла. Мама сама признавалась, что старается держаться от свекра подальше. Но возможность конфликта между ними я не исключала – мама и дед часто оставались дома только вдвоем, вдруг Никодим однажды ее обидел? Да так сильно, что даже покаялся перед смертью? Эта версия казалась мне правдоподобной, но слабоватой. И в нее никак не вписывался прощальный совет доктора.

Легко сказать – покопайся в прошлом, когда бабушки уже нет в живых, а фотоархив, виденный мной множество раз, совсем не «говорящий». Ни одной подписи на старых снимках, все лица, лица… Кто такие? Кем приходятся нам с мамой? Единственная подписанная четким почерком бабули фотография – свадебная: «Яков и Евгения. 12 июня 1959 года, г. Москва». Бабушка в светлом, в мелкий цветочек, платье. Дед – в белой рубашке с распахнутым воротом и черных брюках. В руках бабули – три белых пиона.

Бабушка еще при жизни разложила снимки в три пакета. В одном родственники Якова, в другом – ее, в третьем – они вместе и их общие друзья. Выбросить изображения незнакомцев рука не поднимается.

И какое отношение наши с мамой предки имеют ко всей этой истории с покаянием Никодима? Да никакого… Бред.

Я вернулась в гостиную, где оставила маму, но ее там уже не оказалось. Не было на столе ни шкатулки с золотом, ни завещания. Я твердо решила отвезти наследство в банковскую ячейку, чтобы не думалось. Честно говоря, новоиспеченному брату отчима Алексею до конца доверия не было. С виду простоватый мужик мог оказаться хитрым и алчным.

Я шла в мамину спальню, не особенно надеясь на откровенный разговор с ней. А расспросить хотела о родном отце, о котором не знала ровным счетом ничего, кроме имени – Петр Сергеевич Черкасов. Мама всегда отмалчивалась на вопросы о нем. Я обычно отступала, но только не в этот раз!

Глава 18

Мама сидела за туалетным столиком и перебирала старые документы и письма – даже издалека я заметила, что листы были пожелтевшими. При моем появлении она смахнула всю стопку в выдвижной ящик столика.

– Мамуль, ты как себя чувствуешь? – начала я осторожно, пристально всматриваясь в ее лицо.

– Да вполне прилично, Марьяша, а что такое? Ты думаешь, переживаю из-за смерти Никодима? Жаль, конечно, деда, мог бы еще пожить. Но каждому свой черед. Ты хотела меня о чем-то расспросить? Я даже догадываюсь, какая тема тебя волнует.

– Расскажи об отце, – не удивилась я проницательности мамы. – Почему бабушка Евгения его так не любила? А ты? Любила? Только, мамочка, давай в этот раз без отговорок, ладно?

– Хорошо, Марьяша. Знаешь, когда лежала после операции, вдруг пришла в голову мысль, что вот, не станет меня… внезапно, а ты о родном человеке так ничего и не узнаешь. Не у кого будет.

– Ну, а почему же так долго молчала?!

– Не знаю, не спрашивай. Решиться развеять миф о негодяе, который мы с успехом своим молчанием создали с твоей бабушкой Евгенией, мне казалось невозможным. И сейчас я сомневаюсь, сумеешь ли ты простить нас. Но твой отец не был однозначно плохим человеком. Годы прошли, прежде чем в моем сознании хорошие воспоминания постепенно стерли память о его предательстве. Да и было ли это предательством? Возможно, он не мог поступить иначе.

– Ты всегда всех оправдываешь, мамуль.