Замок Орла

– Гляди, не рано ли празднуешь победу? Тайна той ночи – на 17 января 1620 года – не умрет со мной!

Но его слова утонули в криках толпы – Черная Маска не расслышал ни единого звука, слетевшего с уст приговоренного. Пьер Прост двинулся дальше.

Заминка, о которой мы упомянули лишь коротко, и впрямь продолжалась совсем недолго.

Граф де Гебриан подал знак. И снова грянули барабаны и трубы.

Пьер Прост подошел к ступеням, что вели на костер, и стал твердо подниматься вверх – без помощи палачей, сопровождавших его.

XVII. Костер

Посреди костра возвышался столб с железным ошейником, или обручем. Палачи закрепили кольцо на шее осужденного и оставили одного, прикованного к этому «позорному столбу», установленному на площадке, которая должна была вот-вот превратиться в пылающую печь.

– Ничего не вышло! – прошептал Пьер Прост, обводя долгим, прощальным взглядом примолкшую, мрачную толпу. – Ничего не вышло!..

Оторвавшись мысленно от земли, он перестал думать о тех, кто, казалось, покинул его, и обратился всей душой к Господу.

Один из палачей повернулся к балкону, ожидая дальнейших распоряжений.

Граф де Гебриан переговорил с Черной Маской и подал ожидаемый знак.

Оба палача встряхнули факелами, чтобы раздуть огонь посильнее, и поднесли их к вязанкам хвороста, переложенным сосновыми пнями, из которых был возведен костер.

Вдруг мертвую тишину вспорол пронзительный свист.

Первые ряды толпы тут же заколыхались.

Шведские солдаты, стоявшие кругом и цепью, качнулись под напором горцев, которые, удерживая каждого из них, приставили им к горлу по острому ножу.

В ту же минуту на костер взобрались трое человек, топча походя горящие факелы, народ захлопал в ладоши и закричал от радости, увидев, как рядом с Пьером Простом возник полковник Варроз, потрясавший своей тяжелой шпагой, как преподобный Маркиз сбросил с себя темный плащ, скрывавший его пурпурную мантию, а Лакюзон принялся развязывать цепи ошейника и резать веревки, которыми были стянуты руки осужденного.

Когда капитан покончил со своим делом и когда Пьер Прост, наконец свободный, смог пожать одеревеневшими руками руки своих спасителей, толпа взревела с удвоенной силой, подобно громовому раскату или пушечному выстрелу.

В самом деле, перед взором опьяненной радостью толпы предстало грандиозное, восхитительное зрелище. Он был прекрасен, как песнь «Илиады» или одна из драм старика Корнеля, рыцарский героизм этой троицы, пожертвовавшей собой ради спасения ближнего, вставшей рядом с ним, подобно тройному щиту, и объединенной, согласно данной клятве, одним желанием – спасти осужденного на смерть или умереть вместе с ним.

Варроз, этот рослый, седовласый старик, непоколебимый, как одна из тех гор, что стоят незыблемо, покрытые вечными снегами, замер с гордо вскинутой головой, положив руку на плечо врача обездоленных.

Преподобный Маркиз, воздев глаза к небу в благодарственной молитве, походил на пророка, одержимого решимостью воина. Его бледное лицо сияло в отсветах пурпурной мантии. Одной рукой он поддерживал Пьера Проста, который, казалось, совсем обессилел от нахлынувшего на него чувства свободы.

Перед ними, со шпагой в руке, с радостным и гордым блеском в глазах, с торжественной улыбкой на губах, стоял Лакюзон – он еще никогда не был так силен и так опьянен пламенным чувством победы.

Горцы, грозные и невозмутимые, держа на острие своих ножей жизни растерявшихся солдат, молча наблюдали за происходящим – а на готическом балконе граф де Гебриан и Черная Маска застыли, будто в оцепенении, не веря своим глазам. Толпа уже ревела в полном исступлении:

– С Рождеством! С Рождеством! Да здравствует Лакюзон!..

Граф де Гебриан не был трусом, но, оказавшись в столь неожиданном положении и охватив одним взглядом происходящее, в отличие от нашего пространного рассказа, вершившееся за считаные мгновения, живо смекнул, что его солдаты, все как один, оказались во власти горцев. Сейчас капитану Лакюзону достаточно сделать один жест – и начнется повальная резня, и тогда уж ни одному шведу не суждено будет выбраться живым из Сен-Клода.

Граф на мгновение задумался, не зная как быть дальше, но гордыня вельможи в нем быстро одержала верх над осмотрительностью военачальника, и он громовым голосом воскликнул:

– Именем Божьей Матери! Где же ваша отвага! Огонь, солдаты – шведы и французы!

Но ни один человек не мог ему подчиниться – ни один человек даже не шелохнулся.

Между тем капитан Лакюзон, спустившись по лестнице с верхней площадки костра, остановился и, повернувшись к балкону, громко, но спокойно крикнул:

– Граф де Гебриан, как видите, мы сильнее! Не пытайтесь устроить здесь кровавую бойню – вам же будет хуже: сегодня я не враг, а освободитель! Мне нужна только одна жизнь – моего дяди, и по моей воле не прольется ни капли крови. Пусть ваши люди сложат оружие и дадут нам уйти, мы же, клянусь честью солдата, никому не причиним зла… А завтра, если угодно, мы можем встретиться с вами в честном бою, и я дам вам шанс взять реванш за ваше сегодняшнее поражение…