Гирну спокойно сообщил, что в таком случае отправиться на прием к королю Итсевда. Элл Канеррану сорвался на крик и заявил, что задета честь его семьи, что он сам во всем разберется и он не допустит, чтобы какой-то слуга совал нос в не в свое дело.
А за ужином Гирну почувствовал странный запах от похлебки, похожий на тот запах, что исходил от вечернего пива, после принятия которого всю ночь и последующий день Гирну не мог связно мыслить и встать с постели. Он сказал остальным слугам, что ему необходимо поработать над документами хозяина, чтобы привести их в полный порядок и отправился в нижний кабинет, попросив принести ужин туда. Ему принесли другую тарелку, от которой исходил такой же странный, едва уловимый запах. Гирну отправился на задний двор к собакам и скормил ужин одной из них. Через полчаса она издохла.
Тогда старый слуга собрал вещи и отправился к Мейчону, полагая, что его жизнь еще пригодится хозяину. В то, что Трэггану убил монаха, Гирну не верил с самого начала, а после рассказа Мейчона окончательно убедился в этом.
Через знакомого писаря элираната, удалившегося по старости на покой, Гирну пытался выяснить что-нибудь о Трэггану. Но место его заключения содержалось в строжайшей тайне. Выяснить не удалось ничего вообще.
Мейчон хотел самолично заявиться к элирану шестой грани Дилеоару, якобы для дачи показаний, как и обещал, но решил воздержаться от подобного рискованного шага — его тоже могли арестовать по любому надуманному предлогу. По совету опытного Гирну он на всякий случай написал прошение в элиранат, где вкратце описал ночное нападение якобы с целью ограбления и просил расследовать его.
Гирну отнес прошение, и с помощью своего знакомца устроил так, что оно было приобщено к остальным делам и тут же забыто — мало ли таких происшествий происходит в ночные часы, все не расследуешь. Врагам незачем знать, что Мейчон жив, но и нарываться на неприятности по поводу неявки в элиранат в назначенное время тоже незачем.
Полная неизвестность изводила Мейчона — Трэггану вполне уже могло не быть в живых. Его могли тихо придушить. Он мог сам не выдержать того, что от него отказалась любимая женщина и покончить с собой. И Мейчон никак не мог забыть странного запаха меча малкирца, нанесшего Трэггану незначительную рану. Если это был яд Каурры, то Трэггану умрет в тюрьме, и все, что остается Мейчону — отомстить. Но надо выяснить кому. Значительный свет на это дело, по мнению Мейчона, должен был пролить суд над Трэггану, но суда вообще могло не быть. Млейн и ее отец не были заинтересованы в суде и казни Трэггану — осужден, значит виновен и на благородное имя ложится пятно. Их больше устраивала полная неопределенность: нет суда — нет вины, а сгинул муж в тюрьме, так ничего не доказано.
Пользуясь старой дружбой, Гирну отвел Мейчона к магам октаэдра порядка. Там, за плату разумеется, ему выставили склянки со всеми известными в мире ядами. Он тщательно понюхал, как пахнет яд каурры — меч малкирца, определенно, имел другой запах. Но у Мейчона нехорошо покалывало в душе и он опробовал на запах все склянки.
К ужасу своему он понял, что, может быть, был прав — яд Смеллы очень напоминал тот запах. Правда, ручаться Мейчон не мог. Яд Смеллы тоже действовал не сразу, как и яд каурры, и тоже не имел противоядия. Но если отравить ядом Смеллы, человек проживет еще долго — не менее трижды по восемь дней, но может и целый год. Смерть будет мгновенной и внезапной.
И все же Мейчон не был уверен. Он пытался успокоить себя, что почувствовал запах какого-нибудь бальзама или мази — и не от меча а от самого малкирца. Да и был ли запах? Мейчон уже не знал.
Мейчон хотел было попытаться пробиться на прием к королю Итсевда, как человек, принесший ему славу на Арене Димоэта. Но это означало бы прежде времени раскрыть, что он жив и жаждет мести. Впрочем, месть не удовлетворила бы Мейчона — он хотел спасти друга.
Поэтому он вышел на Арену Димоэта, чтобы с оружием в руках доказать свое право упасть к ногам мудрого Димоэта и у верховного бога просить справедливости.
И стоя, в шеренге лучших рыцарей мира, он увидел перед собой лицо Сейс. Только глаза у нее были той, утерянной навсегда, а губы и волосы — той, что послал ему сам Димоэт.
Маг-герольд начал представлять участников Состязаний. Каждый элл имел титулы и заслуги, перечисление которых занимало по несколько минут.
— Элин Мейчон, защищает цвета Итсевда, победитель первого дня соревнований, — объявил маг-герольд и трибуны взорвались от восторга. — По решению магов-эскулапов элин Мейчон снят с состязаний, поскольку раны не позволяют ему сражаться, — все тем же громким торжественным голосом сообщил он.
Трибуны замерли. Повисла тишина, которую сменил разочарованный вздох. Такого поворота событий не ожидал никто, даже сам Мейчон. Затем послышались возмущенные крики — многие поставили свои денежки именно на Мейчона, надеясь отыграться за неудачи в первый день.