Замок Рэкрент

—Ах, замолчите, замолчите, вы каждым своим словом меня убиваете,— вскричала миледи и продолжала, рыдая, как говорит миссис Джейн, словно безумная: — Ах, сэр Конди, сэр Конди! А я-то надеялась найти в вас...

—Нет, это уж, честное слово, слишком! Белла, дорогая, прошу вас, возьмите себя в руки. Разве я вам не муж, и разве вы не сами сделали выбор?

—Ах, это невыносимо, невыносимо! — кричала миледи, ломая руки.

—Но, дорогая, ради всего святого, придите в себя, наконец! Посмотрите, разве я не велел унести отсюда кувшин и чашу с пуншем? На что же вы жалуетесь, скажите?

Но миледи все продолжала рыдать, называла себя несчастнейшей из женщин, говорила всякие несообразности, которые хоть кого вывели бы из терпения, и спрашивала моего господина — подходящая ли он для нее компания, если он пьет всю ночь напролет? Это его задело, хоть задеть его было трудно; что до питья, отвечал он ей, — то он так же трезв, как и она, да и неважно, сколько мужчина пьет, только бы не шатался и не заговаривался, а что до того, подходящая ли он для нее компания, то он полагает, что принадлежит к семейству, которое для любого лорда или леди в Ирландии будет подходящей компанией, а ей он никогда не мешал водить компанию с теми, кто ей по душе, и от всего сердца старался сделать так, чтобы в замке Рэкрент ей было приятно, и в доме полным полно гостей, а если ее родных среди них нет, то виноваты в этом они сами и их гордость, ему очень горько видеть, что у миледи этой гордости тоже хоть отбавляй и она ее совсем не украшает. С этими словами он взял свечу и отправился в свою комнату, а миледи три дня билась в истерике, и билась бы, конечно, и дальше, только в замок Рэкрент приехали в гости, по специальному приглашению моего бедного господина, ее друзья — молодые дамы, и двоюродные братья и троюродные, и она поторопилась дать им, как говорит миссис Джейн, спектакль, а потому поправилась и так прекрасно была одета, и выглядела такой счастливой, как никогда, и все молодые дамы, что присутствовали в ее комнате при туалете, говорили (миссис Джейн собственными ушами слышала), что счастливее новобрачной, чем наша госпожа, они не видели, и что, конечно, брак по любви — единственный залог счастья, в том случае, разумеется, когда у обеих сторон есть средства.

Что до средств, то, видит бог, они сами не представляли себе, какие у них средства; тех нескольких тысяч, что были у моей госпожи, надолго хватить не могло, особливо при ее свободном с ними обращении, меж тем с каждой почтой на нас так и сыпались письма от торговцев, а в них счета длиной с мою руку, скопившиеся за многие и многие годы. Сын мой Джейсон приказал, чтобы их все передавали ему, сэр Конди эти настойчивые послания не читал, потому как терпеть не мог неприятностей; о делах и слышать не хотел, а все откладывал да откладывал. Бывало, скажет: «Договоритесь там как-нибудь», или «Проси их придти завтра», или «Напомни мне об этом как-нибудь в другой раз». А когда — другой раз, если поутру он лежал в постели, а вечером — сидел за бутылкой, а джентльмены не очень-то любят, чтобы их при этом беспокоили? Прошло около года, и стало ясно, что так дальше продолжаться не может, хотя и до того в замке Рэкрент перебивались со дня на день чем бог пошлет. Однажды, помню, был у нас целый полк гостей и все сидели после обеда в сумерках, чтобы не сказать, — в темноте, в большой гостиной, миледи пять раз звонила, чтобы подали свечи, но ничего не добилась. Наконец, экономка послала к миледи лакея; он подошел к ее креслу сзади и шепотом объяснил, в чем дело.

—Миледи, — говорит, — в доме нет свечей.

—Господи боже мой, — отвечает она, — тогда возьми коня, скачи поскорее к Кэррику О’Фангусу и привези нам оттуда свечей.

—А пока пусть заглянут в театр, может, там какие огарки остались, — добавил сэр Конди, который случился поблизости.

Лакея снова прислали к миледи сказать, что лошадей нет — кроме одной, да и та расковалась.

—Иди к сэру Конди, я в лошадях ничего не смыслю, — говорит миледи,— что вы мне докучаете со всем этим?

Не помню, чем все это кончилось, но, верно, послали в конце концов мальчика к сыну моему Джейсону, чтоб тот одолжил свечей на тот вечер. В другой раз, зимой, в лютый холод, в доме не было торфа, чтобы затопить в малой гостиной и наверху, да и на кухне оставались какие-то крохи. Послали мальчишку-госуна[47] к соседям, чтоб он выпросил или, если не удастся, занял торфу, но как тот ни старался, ничего достать не смог. Делать нечего, пришлось нам побеспокоить сэра Конди.

—Что ж, если ни в городе, ни у соседей торфа нет, к чему об этом говорить? Пошли бы и срубили дерево.

—Какое дерево, с позволения вашей чести?—осмелился я спросить.

—Любое, только б горело хорошо, — ответил сэр Конди. — Идите-ка побыстрее, срубите дерево и затопите, пока миледи не встала к завтраку, а не то она задаст нам такого жару, что хоть вон беги.