Замок Рэкрент

Во всем, что касалось миледи, он был очень заботлив: до тех пор, пока в доме хоть что-то оставалось, она ни в чем не знала отказа. Что ж, когда об эту пору оказались они в затруднении, сын мой Джейсон снова завел речь об охотничьем домике, и великодушно предложил купить его за наличные деньги и тем облегчить стесненное положение сэра Конди. А сэру Конди к тому времени стало из самого надежного источника известно, что у шерифа уже лежат на него две повестки, а шериф, на беду, не был ему другом и заявил, что должен выполнить свой долг и выполнит, даже если бы дело шло о первом человеке в графстве или о родном его брате, не говоря уж о том, кто голосовал на выборах против него, как сэр Конди. Так что пришлось сэру Конди продать за наличные домик сыну моему Джейсону, чтоб все уладить, и обе стороны от этого только выиграли, ибо сын мой приобрел за бесценок в полную свою собственность прекрасный дом для себя и своих потомков, да к тому же не обремененный никакими повинностями, а господин мой продажей этого домика спас себя от тюрьмы. Как бы то ни было, сэру Конди все это вышло на руку, потому как не успели деньги разойтись, настали всеобщие выборы, а он во всем графстве пользовался такой любовью, да и к тому же принадлежал к одной из старинных фамилий, кому же выставлять свою кандидатуру, как не ему, и все друзья и, можно сказать, все графство просило его выступить против прежнего кандидата, который и не думал с ним тягаться. Моему господину не очень-то улыбалась мысль о предвыборных хлопотах и недоброжелательстве, которое он может навлечь на себя, нарушив покой в графстве, да и расходы предстояли нешуточные, но друзья его пустили подписной лист и организовались в комитет, и сочинили за него обращения, и наняли ему агентов, и сделали все, что надо, ни слова ему не говоря, так что в конце концов он только радовался, что все так получилось; а миледи не сомневалась в успехе, и двери в замке Рэкрент были открыты день и ночь, а миледи стала такой веселой, какой я ее прежде никогда не видывал. Потом пошли обеды один другого раскошнее, и все джентльмены пили и пили за успех сэра Конди, пока их не уносили замертво, а затем танцы и балы, а дамам на рассвете подавали чайник крепкого чаю[48]. По правде говоря, хорошо, что общество засиживалось до утра, потому как постелей не было и для половины той толпы, что гостила у нас в те дни, хоть на рассвете в гостиной для желающих расстилали матрасы. Что до меня, то, глядя на все происходящее и видя, как целое море кларета утекает в глотки тех, кто не имел на это ни малейшего права, и, как горы мяса безвозвратно уплывают из кухни в столовую, не считая того, что подавали в комнаты разным господам, я мог только пожалеть бедного моего господина, которому за все это надо было платить; но не говорил ничего, опасаясь попасть в немилость. Рано или поздно наступит день выборов, говорил я себе, и все будет кончено. Так оно и случилось — счастливее дня я в своей жизни не видывал.

— Ура! Ура! Сэр Конди Рэкрент на вечные времена!—услышал я, проснувшись поутру, и во весь день только одно и слышалось, и трезвых не было ни души, — только разве очухаются, когда подходят к урнам, чтобы проголосовать честь по чести и устоять против всех этих крючкотворов, которые так и набросились на наших избирателей и многих повыгоняли, кто не мог поклясться в том, что имеет свободное землевладение: а сэр Конди не желал, чтобы из-за него шли на клятвопреступление, не то, что та сторона, господь тому свидетель; но не будем о том говорить. Некоторые из наших избирателей пришли в замешательство, когда им задали вопрос: ступала ли их нога на землю, которая была их свободным владением? Тогда сэр Конди, радея о совести тех, чья нога не ступала, велел, чтобы им не кривить душой, привезти со своей фермы в Галтишинах несколько корзин дерна[49], и когда их доставили в город, дал каждому по куску дерна, чтоб они на него стали, и они после этого, понятно, могли честью поклясться, что ступали по своей земле[50]. Так, благодаря нашей честности, мы одержали победу[51]. Я думал, что тут же на улице умру от радости, когда увидал бедного моего господина в кресле, а сам-то он без шляпы, а дождь-то хлещет, как из ведра, но толпы народа бегут за ним, а он кланяется и жмет руки всему городу.

—Это сэра Конди Рэкрента несут в кресле?—спросил какой-то незнакомец из толпы.

—Его самого, — отвечаю. — Кому же еще там быть, благослови его, господи?

—Ты что ж — родня ему? — говорит.

—Вовсе нет, — говорю. — Но живу я при нем, вот уже двести лет и более, я и мои родные.

—Что ж, тогда тебе повезло, — замечает, — что он сейчас там, где он есть, ибо будь он сейчас не в этом кресле, тотчас оказался бы он кое- где похуже. Ибо я сюда прислан, чтобы его упрятать[52], а бумага у меня вот тут в кармане.

Это была повестка, выправленная негодяем-виноторговцем из-за нескольких сотен старого долга, о которых в такое время стыдно было и вспоминать.