Замок. Роман, рассказы, притчи

«И до этого дойду, — сказал староста, — но вам ничего не понять, если я предварительно не объясню еще кое–что. Я, пожалуй, преждевременно заговорил об отделах контроля. Вернемся к переписке с Сордини. Постепенно, как я вам уже говорил, я стал противиться ему все меньше и меньше. Но когда в руках у Сордини есть хоть малейшее преимущество перед кем–то — он уже победил; тут еще больше повышаются его внимание, энергия, присутствие духа, и это зрелище приводит противника в трепет, а врагов этих противников — в восторг. И со мной иногда так бывало, потому я имею право говорить об этом. Вообще–то мне еще ни разу не удавалось видеть его в глаза, он сюда спускаться не может — слишком загружен работой; мне рассказывали, что в его кабинете даже стен не видно — везде громоздятся огромные груды папок с делами, и только с теми делами, которые сейчас в работе у Сордини, а так как все время оттуда то вытаскивают папки, то их туда подкладывают, и притом все делается в страшной спешке, эти груды все время обрушиваются, поэтому непрерывный грохот отличает кабинет Сордини от всех других. Да, Сордини работает по–настоящему, он и самым мелким делам уделяет столько же внимания, как и самым крупным».

«Вот вы, господин староста, все время называете мое дело мелким, — сказал К., — а ведь оно занимало время у многих чиновников, и если даже в той груде дел оно и было совсем мелким, так от усердия чиновников вроде господина Сордини оно уже давно переросло в большое дело. К сожалению, это так, причем совершенно против моей воли — честолюбие мое не в том, чтобы ради меня вырастали и рушились огромные груды папок с моим делом, а в том, чтобы мне дали спокойно заниматься своей мелкой землемерной работой за маленьким чертежным столиком».

«Нет, — сказал староста, — ваше дело не из больших. В этом отношении вам жаловаться нечего, оно из самых мельчайших среди других мелких дел. Объем работы вовсе не определяет степень важности дела. У вас нет даже отдаленного представления о нашей администрации, раз вы так думаете. Но если бы суть была и в объеме работы, то ваше дело все равно оказалось бы одним из самых незначительных, обычные дела, то есть те, в которых нет так называемых ошибок, требуют еще более усиленной, но, конечно, и более плодотворной работы. Кроме того, вы ведь еще ничего не знаете о той настоящей работе, которую пришлось из–за вас проделать, об этом я и хочу вам сейчас рассказать. Сначала Сордини меня ни во что не втягивал, но приходили его чиновники, каждый день в гостинице шли допросы самых видных жителей Деревни, велись протоколы. Большинство из жителей стояло за меня, кое–кто упирался; для каждого крестьянина измерение наделов — дело кровное, ему сразу чудятся какие–то тайные сговоры и несправедливости, а тут у них еще нашелся вожак, и у Сордини, по их высказываниям, должно было сложиться впечатление, что если бы я поставил этот вопрос перед представителями общины, то вовсе не все были бы против вызова землемера. Поэтому соображение, что землемер нам не нужен, все время как–то ставилось под вопрос. Особенно тут выделился некий Брунсвик — вы, должно быть, его не знаете — человек он, может быть, и неплохой, но дурак и фантазер, он зять Лаземана».

«Кожевника?» — спросил К. и описал бородача, которого видел у Лаземана.

«Да‚ это он», — сказал староста.

«Я и жену его знаю», — сказал К., скорее наугад.

«Возможно», — сказал староста и замолчал.

«Красивая женщина, — сказал К.‚ — правда, бледновата, вид болезненный. Она, вероятно, из Замка!» — полувопросительно добавил он.

Староста взглянул на часы, налил в ложку лекарство и торопливо проглотил.

«Вы, наверное, в Замке только и знаете что устройство канцелярий?» — резко спросил К.