Замок спящей красавицы. Полное собрание сочинений. Том 2

Реми не слышит, как она выходит. Он смотрит в окно. Его отец помогает дяде Роберу выбраться из машины. Они о чем-то спорят. Они все время о чем-нибудь спорят. Дядя конечно же тащит свой портфель. Едва успев вылезти из лимузина, он уже слегка похлопывает портфель ладонью. Наверное, все его аргументы там. Цифры. Цифры. Он верит только цифрам. За столом они снова будут считать. Он вынет свою записную книжку, ручку, отодвинет блюда и бутылки, доказывая, что… Реми встает. А, бежать отсюда к черту! Сменить обстановку. Ну что может удерживать Раймонду в этих стенах? Ей ведь всего двадцать шесть. Наверняка полно семей, где требуется учительница, да еще умеющая ухаживать за больным. Голос дяди в прихожей. Громкий, запыхавшийся. Он постоянно вынужден бежать за своим братом: тому доставляет удовольствие ходить размашисто. В сущности, они недолюбливают друг друга, эти двое. Реми закуривает, прислоняется к камину, чтобы приободриться. Он еще чувствует себя хрупким, уязвимым. Внимание! Они входят!

— Здравствуйте, дядя! Как дела?

Ну до чего же он комичен: типично овернские усы и бледные дрожащие щеки. Он останавливается напротив Реми, немного наклонив голову, с недоверчивым видом.

— А ну-ка пройдись!

Реми небрежно делает два шага, резким движением головы откидывает прядь. Он наблюдает за отцом, замечает, что тот побледнел и так же испуган, как Клементина.

— Это… это грандиозно! — говорит дядя. — И тебе не тяжело? Ты не насилуешь себя? А ну-ка пройдись до окна, я посмотрю.

Он хмурит брови, как будто хочет обнаружить, в чем же подвох. Он вытирает платком лысину, строго смотрит на брата.

— Как это ему удалось?

— При помощи пассов… руками, по всей длине ног.

— Он не облучал его?

— Нет. Просто сказал: «Вы можете ходить!»

— Пусть будет так. Но… надолго ли это?

— Он утверждает, что да.

— О, он утверждает! Он утверждает! А впрочем, тем лучше. Если ты доверяешь подобным людям… Что он прописал, какие лекарства?

— Никаких. Упражнения. Свежий воздух. Я повезу его в Мен-Ален. Он сможет гулять там в саду.

— Ты не боишься, что…

Дядя внезапно запнулся, затем очень быстро, с наигранным весельем продолжил:

— Ну что ж, прекрасно! Пожалуй, я тоже проконсультируюсь с твоим знахарем по поводу моей астмы. — Он смеется. Подмигивает брату. — К сожалению, я не из тех, кого можно исцелить чудесным образом. У меня нет веры… И дорого он взял?

— Он ничего не берет. Он утверждает, что не имеет права извлекать выгоду из своего дара.

— Да этот тип просто сумасшедший! — говорит дядя.

Пораженный внезапной мыслью, он продолжает, понизив голос:

— А ты не думал посоветоваться с ним о… А? Как знать?

— Я прошу тебя, Робер!

— Хорошо. Я не настаиваю. Ну что ж, дети мои, рад за вас. Слушай-ка, Этьен, это дело надо спрыснуть!

Не дожидаясь ответа, он проходит в столовую. Слышно, как звенят стаканы. Реми идет к отцу. Тот напряжен, натянут. Теперь Реми такого же роста, как и он. Ему хочется, как это ни абсурдно, взять его руку, пожать ее, как мужчина мужчине, устранить невидимое препятствие, которое разделяет их сильнее, чем стена.

— Папа.

— Что?

Все. У Реми не хватает смелости. Он замыкается. Отворачивается.

С подносом в руках возвращается дядя.

— Ох уж этот Реми! На, раз ты мужчина, открывай бутылку. Надеюсь, твой колдун не запретил тебе аперитивы? Ну, за ваше здоровье… Желаю удачи, бедный мой Этьен.

— Значит, решено? — чуть слышно говорит отец. — Ты нас бросаешь?

— Я вас не бросаю. Я просто беру калифорнийское дело в свои руки. Вот и все… Повторяю еще раз: ты сам себя топишь. У меня есть отчет Бореля. Не станешь же ты спорить с цифрами?

Он похлопывает по своему портфелю. Реми отходит к окну, смотрит во двор. Адриен, в одной рубашке, без пиджака, вертится около машины. Раймонда что-то объясняет ему, указывая на руль. Оба смеются. Реми прислушивается, но голос дяди перекрывает все шумы.

Глава 2

Шарлатан? Скорее похож на скромного служащего. Неряшлив. Табачные крошки на вороте жилета. Толстая цепочка из белого металла тянется из одного жилетного кармана в другой. Грубое лицо с широким следом от ожога на левой щеке, как будто бы на нее поставили утюг. Близорукие глаза, наполняющиеся влагой, начинают чуточку косить всякий раз, когда он вытирает свое пенсне о рукав рубашки. Тяжелые, квадратные кисти рук, которые он скрещивает на животе, как бы желая поддержать его. И тем не менее хотелось выложить ему все, хорошее и дурное без разбора, из-за того, что он немало знает о жизни, о неудачах, об ударах судьбы. Чего только не увидишь у него на столе: книги, старая пишущая машинка, деревянное распятие, похоже, вырезанное ножом, трубки, а на стопке регистрационных бланков — целлулоидная куколка. Он слушал Реми, раскачиваясь на стуле, а тот, не переставая говорить, думал, очень ли умен этот человек и как его лучше называть — мсье или доктор.

— Давно осиротели?

Реми подскочил.

— Разве отец вам не объяснил?

— Расскажите еще раз.

— Ну, в общем, довольно давно, да… Моя мать умерла в мае 1937 года. И именно с этого времени…

— Позвольте! Позвольте! Вам же не сразу сообщили, что ваша мать умерла.